Судья (Ирина Алексеевна):
— Почему?
Свидетель (Елисеев Кирилл):
— Он… Он… Он просто не мог этого сделать!
Обвинитель (Арсений Ветров):
— Вот, видите, товарищи! Главарь уже и свидетелей подкупил!
Судья (Ирина Алексеевна):
— Суд удаляется на совещание! (Судья, обвинитель и адвокат уходят).
Приговор
Курукин Алексей обвиняется в организации преступной деятельности. И, в наказание, завтра он должен будить всех криками «Кукареку!». А также, в обед подсудимый обязан сварить кисель, разлить по кружкам, чокнуться с каждым и сказать: «Давайте братцы, зажуем и помиримся!».
Шилов АнаКостий обвиняется, как сообщник. Наказание: проползти по — пластунски до конца раскопа и обратно. При этом петь свою любимую песню.
Приговор привести в исполнение».
Тут же Рома и Серега погнали Костю в сторону раскопа, тыкая «автоматами». Все остальные побежали смотреть. Костян выглядел счастливым от того, что и наказание оказалось таким легким! Он полз не спеша, наслаждаясь моментом и всеобщим вниманием и выкрикивал «Гоп — стоп» так громко, что охрип.
Лёшка же, наоборот, был хмур. Наказание ему показалось не слишком суровым, но оскорбительным. Он сразу решил, что выполнять его не будет. К его радости, на следующий день все об этом быстро забыли.
***
К вечеру у Алисы поднялась температура. Сенька, когда узнал об этом, вскочил и побежал к ней в палатку.
— Алисочка, может, тебе чайку принести? — спросил Сеня, сидя у входа и не решаясь зайти.
— Спасибо, Сеня, не надо, — ответила Алиса.
— Может, водички принести, а?
— Не надо ничего, — голос у Алисы вдруг, стал грубым, и каким — то чужим. Паренек отшатнулся.
— Не надо, так не надо, — ответил он. Чего он, вообще, поперся сюда? Ясно же, что ей до него нет дела. Он видел, как недавно Геныч положил Алиске руку на плечо. А она не убрала и не отодвинулась. Ей было приятно. И она совсем не такая, как он себе придумал. Сенька вспомнил, как она стояла у камералки с развивающимися волосами… Точнее, он до этого совсем ее не знал. Теперь узнал.
Сеня вернулся к костру, когда ребята уже начали играть в «Личности». Настроения у него не было, поэтому он большую часть времени молчал. Суть игры состояла в том, что один человек загадывает кого — то, а остальные задают вопросы по типу ассоциаций: «Если бы этот человек был деревом, животным, или зданием, то каким?».
Брёма загадывал. «Если бы этот человек был деревом, то каким?» — спросили его. «Высокой березой», — ответил тот. И все сразу закричали: «Это Олег!», и угадали. Теперь была очередь Удава. Ему стали задавать вопросы: «Если бы этот человек был мебелью, то какой?» «Шкафом», — отвечает тот. «А, это Костян!».
Гене совсем уже неинтересна стала игра, захотелось побыть одному. Алиса заболела, он чувствовал свою вину перед ней. Надо рассказать правду, думал он. Давно уже надо. Только как? На душе скребли кошки. У него появилась идея. Он достал из-под Костиного спальника амулет, а потом пошел вдоль раскопа. И, не заметил, как ушел довольно далеко. Перед ним расстилалось поле. По траве рассыпались бутончики полевых цветов: желтые, синие, белые. Гена сорвал несколько веточек, и повернул к лагерю.
Еще не совсем стемнело, и поэтому он нес цветы за пазухой, чтобы никто не увидел. Гена завернул в столовую, взял кружку и зачерпнул питьевой воды. И с ней подошел к Алисиной палатке. Он не знал, что сказать. И просто зашел внутрь. Алиска спала.
Гена достал из-под куртки слегка примятые цветочки, и поставил их в кружку с водой. А затем он нащупал в кармане амулет, и сунул его под спальник, под голову спящей девочки. Конечно, она завтра найдет его, и отдаст Ирине. Ему все равно. Он больше не хотел видеть эти сны.
Гена шагнул наружу. Перед палаткой стояла Люба и смотрела на него с напряженным любопытством. Геныч не нашелся, что ей сказать, и ушел. Она тоже промолчала.
Глава 10
Сон Алисы
Алиса открыла глаза, и увидела перед собой брезентовый свод палатки, сквозь который пробивались лучи солнца. Несколько секунд девушка лежала, не двигаясь. Алиса вспоминала свой сон. Она, будто боялась расплескать его неосторожным движением.
Во сне у нее было другое тело. Тело взрослой, даже пожилой женщины. Седые волосы до пояса, жилистые усохшие руки, платье из грубой ткани, в пол.
Она сидела на улице, рядом с домом. Перед ней стояло несколько глиняных сосудов, в одном лежали сухие травы и цветы, в другом — застывший животный жир, который потихоньку таял на солнце. Женщина растирала траву пестиком, и при этом напевала. Монотонное пение было чем — то средним между колыбельной и молитвой, но голос… он лился, как ручеек, завораживающий, чистый и светлый.