— Ты, это… рыжая… Помолчала бы, — буркнул Костя.
— А что вы все вокруг да около! А эта — дурочку из себя строит! Ну, рассказала Ирине про купание, что теперь… Призналась бы, а то «про что, про что»! — Анька разошлась. Ей уже было невыносимо ждать, когда кто — нибудь скажет прямо.
— Чего? — глаза Алиски округлились. — Я не рассказывала!
— Да ладно, Алиска, не переживай. Все мы не без греха, — сказал Удав. — Человек, вообще, существо непредсказуемое… — Олегу нравилось быть в образе циничного философа. Он чувствовал, что становится выше «всей этой бренной суеты».
— Да вы, что? — Алиса раскраснелась. Теперь ей стало понятно, почему ребята на нее не смотрят. — Вы подумали, что это я?
— Алисочка, хватит распыляться, — сказал Сеня, посмотрев на нее в упор. В голосе его слышалось раздражение. — Кто — то подумал, кто — то нет. Какая теперь разница. Не нервничай ты так.
— Кто подумал? Ты? — Сеня отвел глаза.
— Геныч, ты? — тот молчал, продолжая гипнотизировать шнурки.
— Любка, а ты, ты тоже подумала? — спросила Алиса. Она искала поддержки, и была уверена, что подруга на ее стороне. Но Любка растерялась. Она подумала, что упустила что — то. Может быть, Алиска опять за ее спиной общалась с кем — то из ребят, и вела активную жизнь, как тогда, ночью с Генычем. Старая обида была еще жива. И поэтому, Люба замялась с ответом:
— Я не знаю… Я, вообще, ничего не думаю…
Алиса почувствовала себя как ТОГДА. Когда она стояла у стены, в углу кабинета, двумя руками вцепившись в портфель, а одноклассницы по очереди высказывали ей свои претензии. Она что — то говорила в свое оправдание, но никто ее не слышал. И потом Любка, которую она считала своей подругой, убежала вместе со всеми, оставив ее одну. И сейчас, снова все против нее. Как будто вынесли ей приговор, без права его оспорить, без суда и следствия. И Люба, как в тот злополучный день, не поддержала ее. У Алиски зажгло в груди. Она чувствовала безысходность, и тотальное, космическое одиночество. Словно она с другой планеты, и никогда, никогда ей не быть принятой. В глазах у девушки поплыло, к горлу подступил комок. Она понимала, что это слезы, и не хотела, чтобы их кто — то увидел. Алиса встала и пошла прочь от костра.
Кто — то крикнул, кажется, Костя: «Да мы не в обиде!». Сенька сорвался было с места, а потом вспомнил про «закрытую дверь», горько усмехнулся и сел обратно. Любка вскочила, схватила подругу за руку: «Алиска, ты куда собралась, скоро стемнеет! Ты чего?». Та повернулась, посмотрела на нее глазами, полными слез, и сказала: «Отстань, поняла!», выдернула руку, и быстрым шагом пошла в сторону деревни.
Сажина тряхнула своими бесподобными волосами, и спросила:
— Так может, все — таки сыграем? — Глаза ее светились от счастья.
***
Сенька пошел к себе. Ему не хотелось ни во что играть, и на душе было погано.
— Тук, тук, — услышал он голос Аньки у палатки. — Можно войти? — Сенька ответил, что можно. К нему, как к старшему в отряде, часто обращались по каким — то вопросам.
Сажина была загадочной.
— Сень, мне нужен твой совет. Ты у нас главный, после Ирины Алексеевны. Поэтому я решила к тебе обратиться.
— Ну, выкладывай.
— Я тут нашла один предмет. Вчера. Он в траве валялся, за лагерем, — соврала она. — И я не знаю, что с ним делать. Вот, — Анька достала из кармана амулет.
— Ух ты, — сказал Сеня, рассматривая узоры. — Это не золото, сплав… Хотя, подожди, похоже.
У парня горели глаза. Анька ликовала. Она придвинулась к Ветрову, поправила волосы, так, чтобы они рассыпались по плечам, и сказала:
— Вот я и думаю, надо же Ирине Алексеевне отдать? Как ты считаешь?
Сеня повернулся, перед ним, почти вплотную, оказалось Анькино лицо, и он отпрянул назад.
— Да, конечно… — сказал Ветров, и протянул ей амулет.
— Нет, нет… Пусть останется у тебя. Отдай сам Ирине Алексеевне. Или, если хочешь, оставь себе, — ответила та. Глаза ее светились в темноте, как у кошки.
— Даже в мыслях такого нет! Все находки принадлежат институту, тем более, такие ценные! Хорошо, я сам передам. У тебя все?
Анька растерялась. В ее фантазиях этот разговор должен был закончиться по — другому. Ей казалось, он будет тронут ее отношением, тем, что она по собственной воле подарила ему кусок золота. А он… Что ж, надо идти до конца.
— Ну, у меня есть еще кое — что… — сказала Анька, и начала расстегивать пуговицы рубашки.
Сеня вытаращил глаза.
— Ты чего, совсем? Прекрати! Уходи отсюда!
Сеня отвернулся, Анька застыла в растерянности. У нее еще теплился последний уголек надежды.