Ну, в непомерном истощении казны Марией Антуанеттой виновата, конечно, не она сама, воспитанная строгой матушкой Марией Терезой, а ее вынужденное девичество. Она в какую-то дикую истерику впала. То вводит простые соломенные шляпки в моду, то вдруг шляпы заставляет носить чуть ли с метр высотой и все в драгоценных камнях. То простой пастушкой по полю бегает, парное молочко из своей фермы попивая, то золотым шитьем свои дворцы обивает, и изысканные вина становятся почти единственным ее напитком. Но, собственно, взбудоражила Мария Антуанетта общественное мнение не этим контрастом — от молочка до вина, а сосудом, из которого они пились. А пились они из кубка тончайшего фарфора, вылитого точно по груди Марии Антуанетты. Из старой хроники мы читаем: «Из тончайшего фарфора на Севрской фабрике в 1854 году отлита была чаша, точная копия груди Марии Антуанетты»[8]. О, если вам, дорогой читатель, затруднительно представить, как из такой чаши можно пить, предлагаем на грудь смотреть прямо, а сосочек повернуть вниз и по окружности вырезать на высоту груди, и что получится? Получится замечательный и оригинальный сосуд, гораздо более затейливее тех кактусов, что торчат из ширинок глиняных фигурок мужчин. Разве не видели? Все лучшие города Европы таким «искусством» наводнены, а у датчан, которые вообще любят украшать свои окна разными фигурками, то и дело торчат эти молодцы с хорошо поднятым фаллосом. И никого это не шокирует. Ну разве какой малолетний ребенок поинтересуется: «Мамочка, почему у дяди такая писанька большая?» А разве вы не видели совершенно уж некрасивые кубки, из которых торчат фарфоровые груди, во многом уступающие красотой формы грудям Марии Антуанетты? Народ такой безнравственностью своей королевы возмутился, конечно, но это он напрасно: не она это нововведение ввела, гораздо раньше это сделал Людовик XIV, приказав отливать кубки для вина в форме груди маркизы Монтеспан. Но и он не новатор в этом искусстве. Как нам сообщает древнегреческий историк Плиний, это впервые сделала мифологическая Елена: «Елена пожелала однажды во исполнение некоего обета преподнести в дар храму Дианы изящный кубок и, призвав для этой цели искусного чеканщика, повелела ему отлить сей кубок в форме безупречной ее груди, что он и исполнил»[9].
Не только своим безупречным телом могла похвастаться Мария Антуанетта. Она и внешне «была более чем красива, была обольстительна»[10], как написал историк того времени, не замечающий ни ее слишком большого и выпуклого лба, ни выпяченной толстой нижней губы, что являлось характерным признаком всех Габсбургов, передаваемым из поколения в поколение, и всецело покоренный ее белоснежным личиком и нежным румянцем на щеках. Людовику XV тоже очень нравилась невестка, и он не прочь был целовать ее в розовые губки и щечки даже без малейшего повода, приятности ради.
А вот собственный супруг на ласки скор не был. В королевском алькове он тут же засыпал, не обращая внимания на прелестную жену, а когда во время своего свадебного ужина «насел» на жареную дичь, поскольку вообще пожрать, пардон, покушать, слишком любил, и Людовик XV сделал ему замечание, что не стоит так наедаться перед брачной ночью, искренне удивился: «Почему? Я же всегда хорошо сплю после обильной еды». Ну что за тюфяк, извините за выражение!
Вообще, конечно, справедливости ради, надо сказать, что все короли очень любили, мягко говоря, покушать. Но у Людовика XVI, особенно после его любимой охоты, был такой аппетит, что Гаргантюа перед ним ребенок. Вот какую любопытную запись мы прочли в Версальской хронике за июнь 1787 года: «Король пришел с охоты и спросил, что на завтрак. Ему сказали, что курица фаршированная и котлеты. Он воскликнул: „О, этого мало!“ — и приказал подать яйца в соусе и съел за завтраком: четыре котлеты, целую курицу, шесть яиц в соусе и один кусочек ветчины».
В своем регулярно ведущемся дневнике король записывает без лишних комментариев, сколько дичи или птиц он в данный день убил, и его дневник выглядит, как бухгалтерский отчет — одни цифры. Историку Михаилу Касвинову, негодующему по поводу убогости записей царевича Алексея, фиксирующего только самые бытовые дела типа: «Купил на Невском перочинный ножичек» и, по-видимому, ожидавшего от одиннадцатилетнего мальчика глубокого анализа политической обстановки России, показать бы дневник французского короля Людовика XVI. Запись царевича Алексея ему бы показалась Одиссеей.