Выбрать главу

Фрэнсис показали офис, где секретарша сортировала письма, адресованные тетушке Вере, и раскладывала их по стопкам: ведь даже самые неприглядные стороны человеческой жизни подпадают под одну из легко выделяемых категорий. Мой муж изменяет мне, алкоголик, бьет меня, не дает достаточно денег, изменяет мне с секретаршей, предпочитает моему обществу приятелей в пабе. Мой сын алкоголик, наркоман, не хочет жить самостоятельно, прожигает жизнь в Лондоне, работает, но отказывается давать деньги на хозяйство. Моя дочь… Пенсии, льготы, поведение чиновников, медицинские проблемы… хотя нет, такими вопросами занимался врач. На подобные — более или менее стандартные — жалобы секретарша отвечала самостоятельно, подписываясь «Тетушка Вера», и это был новый процветающий раздел в «Дефендере». Работа Фрэнсис будет состоять в том, чтобы просматривать все эти письма в поисках особенно острой темы или проблемы и потом использовать ее как основу для серьезной, длинной статьи, которой будет выделено на страницах газеты заметное место. Фрэнсис может писать свои статьи дома. Она будет частью «Дефендера», но частью самостоятельной, и за это она была благодарна.

Из издательства Фрэнсис возвращалась на метро и по дороге купила продуктов. К дому она шла с полными сумками.

Юлия стояла у своего высокого окна и смотрела вниз, когда заметила приближающуюся Фрэнсис. По крайней мере, это пальто не такое мешковатое, как остальные; возможно, есть надежда, что когда-нибудь невестка научится носить нормальную одежду, а не только джинсы и свитеры. Она ступала тяжело — как нагруженный вол, подумалось Юлии. Не доходя до дома, Фрэнсис остановилась, и свекровь с удивлением отметила, что она была в парикмахерской, сделала прическу: светлые волосы падают прямо как солома по обе стороны от пробора, в полном соответствии с последней модой.

Из окон некоторых домов, мимо которых брела Фрэнсис, гремела музыка, ритмично и яростно, как сердитое сердце, но Юлия с самого начала предупредила, что не потерпит громкой музыки, поэтому в ее доме музыку хотя и слушали, но тихо. Из комнаты Эндрю обычно доносились приглушенные мелодии Палестрины или Вивальди, из комнаты Колина — традиционный джаз, из гостиной, где стоял телевизор, — обрывки песен и голосов, из квартиры в цоколе — «бум-бум-бум», столь любимый «детворой».

Весь большой дом сиял, ни одного темного окна, и казалось, что свет исходит не только от окон, но и от стен — дом источал свет и музыку.

На фоне кухонной занавески Фрэнсис различила силуэт Джонни, и тут же ее настроение упало. Судя по жестикуляции, он был в процессе произнесения пламенной речи, и когда Фрэнсис вошла в дом, ее догадка подтвердилась: Джонни ораторствовал. Куба, опять. Вокруг стола привычный ассортимент подростков, но у нее не было времени рассмотреть, кто именно там сидит. Эндрю — да, Роуз — да… Зазвонил телефон. Она уронила сумки на пол, сняла трубку. Звонил Колин из школы.

— Мама, ты слышала новости?

— Нет. Какие новости? Колин, с тобой все в порядке? Ты же только утром уехал…

— Да-да, послушай, мы только что узнали, передали в новостях. В Кеннеди стреляли. Он погиб.

— Кто?

— Президент Кеннеди.

— Ты уверен?

— Говорю же, его застрелили. Включи телевизор.

Через плечо Фрэнсис сказала сидевшим в кухне:

— Президент Кеннеди умер. Его застрелили.

Молчание. Фрэнсис подошла к радио, включила его. Ничего. Она молча обернулась к неподвижным от шока лицам, и Джонни тоже молчал. Он на время потерял дар речи, потому что искал «верную формулировку», и через несколько секунд сумел выдать только:

— Мы должны оценить ситуацию… — но не смог продолжить.

— Телевизор, — сказал Джеффри Боун, и вся «детвора» мигом выскочила из-за стола и убежала из кухни наверх, в гостиную.

Эндрю крикнул им вслед:

— Осторожней, там Тилли смотрит… — и побежал вслед за всеми.

Фрэнсис и Джонни остались вдвоем, лицом к лицу.

— Как я понимаю, ты пришел навестить падчерицу? — спросила она.

Джонни замялся. Ему не терпелось подняться наверх и посмотреть шестичасовые новости, но он, очевидно, планировал сказать что-то Фрэнсис, и она стояла, прислонившись к полкам над плитой, и думала: «Ну-ка, попробую угадать…» И, как она и ожидала, он выпалил:

— Видишь ли, Филлида…

— Что Филлида?

— Она нездорова.

— Да, Эндрю говорил.

— Через пару дней я еду на Кубу.

— Тогда будет лучше, если ты возьмешь ее с собой.

— Боюсь, средств на это не хватит, и…

— А кто платит?

На лице Джонни возникло раздраженное выражение «Ну чего еще от нее можно ожидать», которое давало Фрэнсис понять всю безнадежность ее скудоумия.

— О таких вещах не спрашивают, товарищ.

Когда-то этих слов было достаточно, чтобы она погрузилась в пучину собственной неполноценности и вины. Надо же, как ловко у Джонни получалось заставить ее почувствовать себя идиоткой.

— А я спрашиваю. По-моему, ты забываешь, что у меня есть основания интересоваться твоими финансами.

— Кстати, сколько тебе будут платить на твоей новой работе в газете?

Фрэнсис улыбнулась:

— Недостаточно, чтобы содержать двух твоих сыновей и твою падчерицу.

— И кормить всех, кто решит заглянуть сюда на ужин.

— Что? Ты же не хочешь, чтобы я выгоняла на улицу потенциальных революционеров?

— Они все лентяи и разгильдяи, — заявил Джонни. — Оборванцы. — Но затем решил не продолжать и сменил тон: теперь он призывал к лучшим чувствам Фрэнсис. — Филлида действительно плоха.

— И чего ты от меня хочешь?

— Хочу, чтобы ты приглядела за ней.

— Нет, Джонни.

— Ну, тогда попрошу Эндрю. Все равно он ничем не занят.

— Он занят — ухаживает за Тилли. Она больна, как тебе известно.

— По большей части девочка просто бьет на жалость.

— Тогда почему ты кинул ее на нас?

— О… к черту, — сказал товарищ Джонни. — Психические расстройства — не моя специальность, а твоя.

— Тилли больна. Серьезно больна. Ты надолго собираешься уехать?

Он посмотрел себе под ноги, нахмурился.

— Я согласился поехать на шесть недель, но с этим очередным кризисом… — Вспомнив о кризисе, он торопливо свернул разговор: — Пойду послушаю новости. — И выбежал из кухни.

Фрэнсис подогрела суп, куриное жаркое, чесночный хлеб, сделала салат, выложила на блюдо фрукты, нарезала сыр. Она думала о несчастном ребенке — о Тилли. На следующий день после ее появления Эндрю заглянул к Фрэнсис в кабинет, где она работала, и спросил:

— Мама, ты не против, если я устрою Тилли в гостевой комнате? Вряд ли она может спать у меня, хотя, похоже, именно этого ей хочется.

Фрэнсис ожидала чего-то в этом роде. На ее этаже было четыре комнаты: ее спальня, кабинет, гостиная и маленькая комнатка, которая служила спальней для гостей во времена, когда в доме хозяйничала Юлия. Фрэнсис считала этаж полностью своим, считала его убежищем, где она была свободна от всех забот, всех людей. А теперь больная Тилли окажется совсем рядом. И будет мыться в ее ванной…

— Ну ладно, Эндрю. Но я не смогу ухаживать за ней. Ведь девочке нужен уход.

— Конечно, я сам буду за ней ухаживать. И буду убирать в ее комнате. — Потом, уже повернувшись, чтобы взбежать вверх по лестнице, он сказал тихо, но настойчиво: — Тилли действительно нужна помощь.

— Да, я понимаю.

— Она боится, что мы отправим ее в психушку.

— С какой стати, она же не сумасшедшая.

— Нет, — подтвердил сын с кривой улыбкой, в которой было больше мольбы, чем он подозревал. — Но может, я сумасшедший?

— Мне так не кажется.

Она слышала, как Эндрю спустился вместе с девушкой из своей спальни, и они вдвоем удалились в гостевую комнату.

О том, что там происходит, Фрэнсис могла догадаться: девушка лежала, свернувшись калачиком, на кровати или даже на полу, а Эндрю обнимал ее, утешал, возможно, даже напевал ей что-то (она уже слышала, как сын это делал).