Выбрать главу

Не говоря ни слова, дети встали и тихо разошлись по комнатам. Но они скоро опомнятся и начнут обсуждать между собой Фрэнсис.

— Все правильно, — сказал Руперт.

— Ты думаешь? — спросила Фрэнсис. Она чувствовала себя разбитой и была недовольна собой. Она уронила голову на сложенные на столе руки.

— Да, конечно. Конфронтация должна была возникнуть, раньше или позже. И кстати, не думай, что я не понимаю, какой груз ты взваливаешь на себя. И буду не в претензии, если ты, как сказала, просто уйдешь.

— Я не собираюсь уходить. — И Фрэнсис потянулась к его руке, которая, почувствовала она, дрожала. — О, боже, — сказала она, — все это так…

Руперт потянулся к ней, Фрэнсис подвинула свой стул к нему, и они обнялись, объединенные огорчением.

Неделю спустя выступление «Ты не наша мама, и мы не будем…» повторилось.

Весь тот день Фрэнсис пыталась поработать над сложной книгой по социологии, которую писала, но ее отрывали телефонные звонки: сначала из школы по поводу детей, потом из больницы насчет Мэриел, и Руперт позвонил из редакции, где работал, с вопросом, что купить к ужину. Ее нервы были на пределе, они дрожали и гудели. Проблемы последних дней сложились в одну, навалились на нее… Что она здесь делает? В какую ловушку снова угодила? Ей хотя бы симпатичны эти дети? Эта девочка с ее упрямо поджатыми губами, этот мальчик (бедный малыш), настолько напуганный тем, что происходит, что едва может поднять глаза на нее или на отца, он даже ходит как во сне, с паникой в глазах, которую пытался замаскировать неумелым сарказмом.

— Хватит, — сказала Фрэнсис, — все, с меня хватит! — И встала со своего места из-за стола, отодвинув тарелку. Она не смотрела на Руперта, потому что совершала непростительное — била его, когда тот был беззащитен.

— Чего хватит? — спросила маленькая девочка — да, она всего лишь маленькая девочка.

— А ты сама как думаешь? Я ухожу. Ухожу, как обещала.

И Фрэнсис пошла в спальню, которую делила с Рупертом, медленно, потому что ноги не двигались, но не из-за нерешительности, а из-за того, что она приказывала им уводить ее от Руперта. Там она вынула из шкафов свою одежду, сложила ее на кровати, нашла чемоданы и стала методично паковаться. Направление ее мыслей вдруг изменилось кардинально, ничего подобного Фрэнсис не чувствовала в последние недели. Сейчас она сравнивала себя с невестой, которую несло потоком событий куда-то, не давая ей ни минуты, чтобы подумать, и вот уже канун свадьбы, и она сидит в растерянности, гадая, не сошли ли все с ума. Так и Фрэнсис: ситуация, которая казалась ей довольно разумной, пусть и трудной, вдруг открылась с другой стороны — как будто ее, со связанными руками и ногами, тащат в тюрьму. Как ей такое могло вообще в голову прийти: согласиться на то, чтобы взять на себя заботу об этих детях, даже временно? И откуда ей знать, временно это будет или навсегда? Нужно бежать отсюда, бежать как можно скорее, пока еще не слишком поздно. Только одна ее мысль сохранилась в неизменном виде — мысль о Руперте. Фрэнсис не могла отдать его. Ну, да это и не нужно. Она в конце концов соберется с силами и купит жилье, свое жилье, и тогда… Дверь приоткрылась, едва заметно, потом еще немного, и показался мальчик.

— Маргарет спрашивает, что ты делаешь.

— Я ухожу, — ответила Фрэнсис. — Закрой дверь.

Дверь закрылась серией неуверенных подергиваний, как будто сужение проема на каждый дюйм прерывалось вопросом: может, еще раз войти?

Чемоданы были упакованы и стояли в ряд, когда в дверь проскользнула Маргарет: глаза опущены, рот полуоткрыт, тот самый недовольный ротик, но теперь он опух от слез.

— Ты правда уходишь от нас?

— Да, правда. — И Фрэнсис, убежденная в том, что уходит, велела: — Закрой дверь — аккуратно.

Позже она вышла на кухню и нашла там Руперта, который так и сидел за столом, где стояла не убранная после ужина посуда. Она сказала:

— У меня не получилось, прости.

Руперт мотнул головой, не глядя на нее. Боль, согнувшая его одинокую и храбрую фигуру, разгородила их. Фрэнсис не могла этого вынести. Она поняла, что не уйдет, по крайней мере не так. Она думала в последний миг своего краткого бунта: «Я куплю жилье, а Руперт сам будет разгребать проблемы Мэриел и детей, а потом будет приходить ко мне, и…»

— Конечно же, никуда я не ухожу, — сказала она. — Разве я могу?

Руперт не шевелился, но потом медленно протянул к ней руку. Фрэнсис села на стул рядом с ним, пригнулась, чтобы его рука легла ей на плечи. Они склонили друг к другу головы.

— Что ж, как минимум, они больше не будут портить тебе нервы, — сказал он. — То есть если ты и вправду остаешься.

Тягостность происшедшего требовала, чтобы они укрепили ослабевшие душевные силы физической близостью. Руперт отправился в спальню, и Фрэнсис готовилась последовать за ним, только хотела выключить в доме свет. Она подошла к двери девочки, желая только заглянуть и сказать «Спокойной ночи, не волнуйся, я не ухожу». Но в коридоре Фрэнсис услышала всхлипы, душераздирающие беспомощные всхлипы, сиплые оттого, что не прекращаются уже давно. Фрэнсис взялась за дверную ручку, потом прижалась к двери лбом: «О нет, нет, я не могу, не могу…» — но детское горе было сильнее ее. Она сделала вдох и вошла в комнату. Девочка оторвалась от подушки и в один миг оказалась в ее объятиях:

— Фрэнсис, Фрэнсис, прости меня, я не хотела!

— Все хорошо, тише, тише. Я не ухожу. Я хотела уйти, но теперь передумала.

Поцелуи, объятия, и теперь начнем новую жизнь.

С мальчиком все окажется сложнее. Травмированный ребенок, поддерживающий себя лишь коконом гордости, он отказывался от слез, отвергал утешающие руки, в том числе и отцовские; он не доверял им. Он видел, как его мать, такая больная и немая, уходила внутрь себя так глубоко, что не слышала, как сын зовет ее. Эта картина стояла в его голове, пока Уильям послушно делал то, что ему было велено: ходил в школу, учил уроки, помогал убрать со стола, заправлял кровать. Если бы Фрэнсис и Руперт знали, что происходит в душе Уильяма, поняли бы его горькое, одинокое несчастье — но что они могли бы поделать? Его послушность даже внушала им некоторую уверенность в будущем: ну, уж с ним-то будет попроще, чем с Маргарет.

Сильвия стояла в аэропорту Сенги, в зале прибытий, где разместились багажная карусель, иммиграционный контроль и таможенные службы. Все люди, сошедшие вместе с ней с самолета, находились тут же. Они однозначно делились на две группы: черные в плотных костюмах-тройках и белые в джинсах и футболках, с завязанными на бедрах свитерами, в которых они вылетели из Лондона. Чернокожие пассажиры в радостном возбуждении двигали холодильники, плиты, телевизоры и мебель туда, где их можно будет предъявить таможенникам для получения разрешения на ввоз, которое безотлагательно и давалось, так как служащие аэропорта были благодушно настроены, счастливы за своих соотечественников и щедро ставили красным мелом каракули на каждый деревянный ящик, появляющийся перед ними. У Сильвии были сумка с личными вещами и два больших чемодана с медикаментами и припасами, о которых просил отец Макгвайр: списки прибывали в Лондон один за другим, каждый с припиской: «Не считайте себя обязанной привозить это, если вам трудно». В самолете Сильвия услышала беседу двух белых, которые обсуждали цимлийскую таможню, ее непредсказуемость, ее явную пристрастность к чернокожим пассажирам, которым позволялось ввозить мебель контейнерами. Соседом Сильвии был молчаливый мужчина, одетый в джинсы и футболку, но с серебряным крестом на цепочке. Опасаясь, что крест может быть всего лишь данью моде, Сильвия робко спросила, не священник ли он, и получила ответ, что да, он — брат Джуд из миссии такой-то (названия она не расслышала — незнакомое название пролетело мимо ушей). Тогда Сильвия поинтересовалась, следует ли ей ожидать проблем на таможне с таким количеством багажа. Выслушав ее историю и заметив, что знаком с отцом Макгвайром, миссионер пообещал помочь Сильвии с прохождением таможни.

Она отыскала его взглядом — он уже занял место в очереди и поманил девушку, чтобы она встала перед ним. Когда их очередь была уже близка, священник стал пропускать вперед себя людей, потому что хотел дождаться, когда освободится знакомый ему таможенник, молодой негр, который поздоровался с ним по имени, спросил, для миссии ли груз, и быстро все оформил. Затем ему была представлена Сильвия с ее чемоданами.