— Мы знаем, это заговор белых, чтобы мы не рожали детей, тогда мы станем слабыми, и вы сможете делать, что хотите.
— Какая ерунда. Почему ты веришь всяким глупостям?
— Я верю тому, что видят мои глаза.
— Точно так же вы верите в заговор белых, направленный на то, чтобы убить вас СПИДом.
Джошуа называл эту болезнь «худоба». «У него худоба», — говорили про человека, то есть у него или у нее болезнь, от которой теряют вес. Джошуа воспринял от Сильвии все, что она сама знала о СПИДе, и, вероятно, был более осведомлен в этом вопросе, чем члены правительства, которые упорно отрицали существование болезни. Но при этом Джошуа был уверен, что СПИД намеренно завезен в Африку белыми, из какой-то лаборатории в Штатах; он говорил, что эта болезнь создана специально, чтобы ослабить африканцев.
Гостиница «Селус» в Сенге была межрасовой задолго до Освобождения, за что ее раньше многие поносили, зато теперь она превратилась в уютный старомодный отель, где любили проводить сентиментальные встречи люди, которые при белых были посажены в тюрьму (белые белыми), или которым запретили въезд, или которых преследовали и которым осложнили жизнь. Это был один из лучших отелей, но уже возникали вокруг новые, соответствовавшие международным стандартам, «выстреливали в небо, как стрелы в будущее» — так выразился президент Мэтью, и фразу тут же взяли на вооружение рекламные буклеты.
В этот вечер посреди ресторана был накрыт стол на двадцать человек, и менее значительные гости говорили друг другу: «Смотрите, это "Глобал Мани", а это люди из "Кэринг Интернэшнл"». Во главе стола восседал Сайрус Б. Джонсон, который руководил африканским сектором «Глобал Мани»: серебровласый, холеный человек с властными манерами. Рядом с ним сидел Эндрю Леннокс, а с другой стороны Джеффри Боун — «Глобал Мани» и «Кэринг Интернэшнл» соответственно. Джеффри уже несколько лет считался экспертом по Африке. Его компания содействовала тому, чтобы сотни тракторов новейших модификаций были подарены одной из бывших колоний на севере материка, где они нынче успешно гнили и ржавели по обочинам полей: запчастей, специалистов и топлива не хватало. С мнением местных жителей, которые хотели чего-нибудь менее грандиозного, не посчитались. Также Джеффри стоял у истоков инициативы по высадке кофейных деревьев в различных частях Цимлии, где они мгновенно погибли. В Кении он распределил миллионы фунтов, и они исчезли в жадных карманах. Он распределял миллионы и здесь, в Цимлии, примерно с тем же результатом. Эти ошибки ни в коей мере не повредили его карьере, как могло бы случиться в иные времена. Он был заместителем главы «Кэринг Интернэшнл», постоянно соперничающей с «Глобал Мани». По соседству с ним сидел его преданный обожатель Дэниел; факел его рыжих волос горел так же ярко, как десять лет назад. В качестве награды за преданность он получил звездную должность секретаря Джеффри. Джеймс Паттон, теперь — член парламента от лейбористов, находился здесь якобы с целью сбора фактов, но на самом деле потому, что товарищ Mo, посещая Лондон, встретился с ним у Джонни и сказал: «Почему бы вам не приехать к нам?» Это не означало, что товарищ Mo был теперь в большей степени гражданином Цимлии, чем любой другой африканской страны. Но он знал товарища Мэтью (разумеется, ведь он, похоже, знал всех новых президентов) и, бывая у Джонни, направо и налево раздавал приглашения от имени некой обобщенной Африки — щедрого процветающего места — с неуемным гостеприимством. Это благодаря товарищу Mo и его связям Джеффри достиг высот своего нынешнего положения; поскольку товарищ Mo обмолвился в разговоре с какой-то важной персоной о том, что знал Эндрю Леннокса еще мальчиком и что это умный, подающий надежды юрист, «Глобал Мани» переманило Эндрю из конкурирующей компании. Многие из тех, что собрались вокруг стола, были завсегдатаями квартиры Джонни: гуманитарная помощь стала законной наследницей товарищей. На противоположном конце стола от Сайруса Би, как любовно называла его половина мира, сидел товарищ Франклин Тичафа, министр здравоохранения, большой публичный человек с объемным животом и парой лишних подбородков, всегда любезный, всегда улыбающийся, но в эти дни появилась у него тенденция незаметно уклоняться от прямых вопросов. Он и Сайрус Би были самые шикарно одетые люди за столом, но сказать, что остальные собравшиеся были менее их довольны своей судьбой, было нельзя. Эти люди — ассорти представителей различных благотворительных организаций — провели некое количество дней, разъезжая по всей Цимлии, останавливаясь в городах, где имелись гостиницы поприличнее, и втискивая в расписание посещение местных красот и охотничьих заповедников. Во время обедов, ужинов и приемов (только там и принимаются решения, влияющие на судьбу страны) они все приходили к согласию, что Цимлии в первую очередь необходимо развивать обрабатывающую промышленность, основы которой уже заложены, пусть и в зачаточном состоянии. Но все упиралось в президента Мэтью, который все еще находился в стадии марксизма и подавлял любые попытки сделать из Цимлии современное государство. А тем временем огромное количество людей маневрировали, пробираясь к местам, где и они могли бы припасть к живительному потоку заграничных денег.
Назавтра намечалось празднования Дня памяти героев Освобождения, и товарищ Франклин хотел, чтобы все они пришли.
— Вы доставите удовольствие товарищу президенту, — говорил он. — И я каждому из вас устрою лучшие места.
— Завтра утром я улетаю в Мозамбик, — сказал Сайрус Би.
— Отмените полет! Я достану вам место на рейс днем позже.
— Очень жаль. У меня встреча с президентом.
— Но ты ведь не скажешь «нет»! — воззвал Франклин к Эндрю с неожиданной для себя резкостью — было что-то неприятное между ними, но что — он никак не мог вспомнить.
— Я вынужден отказаться от приглашения. Завтра я еду навестить Сильвию — ты помнишь Сильвию?
Франклин умолк. Его глаза скользнули в сторону.
— Кажется, припоминаю. Да, вроде бы это какая-то твоя родственница?
— И она работает сейчас врачом в Квадере. Надеюсь, я правильно произношу это название.
Франклин сел, улыбаясь.
— В Квадере? Не знал, что там уже есть больница. Это неразвитая часть Цимлии.
— Я собираюсь съездить к Сильвии, поэтому не смогу присутствовать на вашем замечательном празднике.
Задумчивость пригасила сияние любезности во Франклине, он молчал, сведя брови. Потом разом сбросил задумчивость и воскликнул:
— Но я уверен, что наш добрый друг Джеффри будет с нами в этот великий день!
Джеффри теперь стал плотным импозантным мужчиной, притягивающим взгляды, как и когда он был мальчиком, и миллионы, которыми он распоряжался, придавали ему почти видимый серебристый блеск, сияние самодовольства.
— Я непременно буду там, министр, ни за что не пропущу такого события.
— Такой старый друг не должен называть меня министром, — сказал Франклин, давая Джеффри разрешение снисходительной улыбкой.
— Спасибо, — ответил тот с небольшим поклоном. — Может, министр Франклин?
Франклин засмеялся — густой довольный смех.
— И прежде чем ты уедешь, Джеффри, я бы хотел, чтобы ты пришел ко мне в министерство, я покажу тебе, как у нас все устроено.
— Я надеялся, что ты познакомишь меня со своей женой и детьми. Я слышал, их у тебя уже шестеро?
— Да, шестеро, и на подходе седьмой. Ох уж эти дети и финансовые проблемы, — вздохнул притворно Франклин, пристально глядя на Джеффри. Но к себе домой так и не пригласил.
Смех, понимающий смех. Требовалось еще вина. Но Сайрус Би сказал, что им, старикам, нужно пораньше ложиться спать, и ушел, заметив на прощание, что ожидает увидеть их всех снова через месяц на конференции на Бермудах.
— Похоже, что у нашего старого друга Роуз Тримбл все идет отлично. Президенту очень нравится ее работа, — сказал Франклин.
— Да, у Роуз действительно все прекрасно! — воскликнул Эндрю с веселой улыбкой, которую Франклин неверно понял.
— И вы все так дружны! — воскликнул он. — Очень рад это слышать. Когда ты увидишься с Роуз, пожалуйста, передай привет от меня.
— Разумеется, передам — когда увижусь, — ответил Эндрю еще более радостно.