— Аарон, я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Я украл вашу картинку, и святой отец побил меня.
— Аарон, прошу тебя…
Он рухнул на кирпичный пол веранды, прижался головой к ограждению и зарыдал в голос. Сильвия присела возле паренька и ничего не говорила, просто была рядом. Какое-то время спустя их нашел в такой позе отец Макгвайр, вышедший вкусить утренней свежести.
— И что это такое? Я же велел тебе не говорить доктору Сильвии.
— Но мне так стыдно. И, пожалуйста, попросите ее простить меня.
— Где ты был эти три дня?
— Я боялся. Я прятался в буше.
Этим объяснялась его дрожь — Аарон мерз от голода, а не от холода, потому что с востока уже накатывало тепло.
— Иди на кухню, приготовь себе кружку крепкого чая с молоком и сахаром и сделай бутерброд с джемом.
— Да, святой отец. Простите меня, святой отец.
Аарон поплелся на кухню, все оглядываясь через плечо на Сильвию. Даже мысль о еде не могла заглушить в парне раскаяния за содеянное, хотя он, должно быть, был отчаянно голоден.
— Да что случилось?
— Он украл одну из твоих фотографий в серебряной рамке.
— Но…
— Нет, Сильвия, ты не можешь подарить ее Аарону. Она вновь стоит на своем прежнем месте. Он сказал, что ему понравилось лицо старой дамы. Он хотел посмотреть на него. Думаю, о ценности серебра этот парень не имеет понятия.
— Тогда и говорить больше не о чем.
— Но я ударил его, ударил сильно и не один раз. До крови. На старости лет стал уже не так мудр, как раньше. — Солнце вышло из-за деревьев, жаркое и желтое. Завела трещотку одна цикада, потом другая, закурлыкала голубка. — Гореть мне за это в чистилище лишнее время.
— Вы принимаете витамины?
— В свою защиту должен заметить, что эти люди прекрасно понимают старую истину: пожалеешь розгу — испортишь ребенка. Но… это не оправдание. И предполагается, что я должен выучить Аарона на слугу Бога! И для него воровство должно быть недопустимо!
— Вам нужен витамин В, святой отец. У вас расшатались нервы. Я привезла из Лондона.
Из кухни послышались недовольные голоса — Ребекки и Аарона. Священник крикнул:
— Ребекка, Аарона нужно накормить.
Голоса стихли.
— Становится жарко, пойдем в дом.
Он покинул веранду первым, за ним Сильвия. Ребекка ставила на стол поднос с утренним чаем.
— Он съел весь хлеб, который я испекла вчера.
— Значит, придется тебе испечь еще.
— Да, святой отец. — Она помялась в нерешительности. — Мне кажется, Аарон и сам собирался вернуть фотографию. Он только хотел посмотреть на нее, пока Сильвия в отъезде.
— Знаю. Я напрасно так сильно избил его.
— О'кей.
— Да.
— Сильвия, кто эта старая леди? — спросила Ребекка. — У нее красивое лицо.
— Это Юлия. Ее так звали. Она умерла. Она была моей… Думаю, она спасла мне жизнь, когда я была молодой.
— О'кей.
Человек может быть аскетом по природе своей, а не в результате решения наказать плоть. Вождь не относился к числу тех людей, которые способны изучать свою жизнь с целью измениться в лучшую сторону; он считал, что обучение у иезуитов и так гарантировало ему место на небесах. Когда же ему приходило в голову, что умеренность считается добродетелью, он вспоминал свое раннее детство, когда часто не хватало еды и всего остального. В некоторых частях света воздержание приходит как-то само собой. Его отец работал в иезуитской миссии разнорабочим и часто бывал пьян. Его мать, молчаливая женщина, почти все время болела. Он был единственным ребенком. Когда отец напивался, то бил сына, а иногда и жену — за то, что она неспособна была произвести больше детей. Мальчику не исполнилось и десяти лет, когда он встал на защиту матери, и удары пьяного отца, предназначавшиеся жене, посыпались на его руки и ноги. Шрамы остались на всю жизнь.
Мэтью был умным мальчиком, иезуиты заметили это и решили дать ему образование. Тощий, как бродячий пес (так описывал его отец Пол), невысокий, неуклюжий в движениях, он не умел играть в игры и часто становился объектом издевок, особенно со стороны отца Пола, который невзлюбил его. Были и другие отцы, учителя и целители душ, но детское впечатление о белых сконцентрировалось для мальчика в отце Поле, никчемном человечишке из Ливерпуля, сформированном несчастным детством, преисполненном презрения к чернокожим: все черные — дикари, животные, ничем не лучше обезьян. Иезуиты были строги, но отец Пол чаще других прибегал к розгам. Он порол Мэтью за упрямство, за дерзость, за грех гордыни, за разговор на родном языке и за перевод местной поговорки на английский для написания сочинения: «Не ссорься с соседом, если он сильнее тебя».
Отец Пол видел свой первейший долг в том, чтобы искоренить в учениках эту отсталость. Мэтью ненавидел в отце Поле все, а особенно его запах: священник обильно потел, редко мылся, и его черные одежды распространяли кислую звериную вонь. Мэтью ненавидел его рыжеватые волосы, торчащие из ушей и ноздрей и покрывающие тощие белые руки. Физическое отвращение порой достигало в мальчике такой степени, что он, дрожа и с горящими глазами, едва сдерживал поднимающееся в нем желание убить священника.
Он был тихим подростком и все больше читал религиозные книги. Но однажды из соседней миссии прибыл на каникулы ученик, и Мэтью подпал под очарование его кипучей, деятельной натуры и, даже в большей степени, его суждений. Этот мальчик, чуть старше него, уже имел политические взгляды — незрелые, как было свойственно тому времени, еще до зарождения национального движения, — и давал Мэтью книги чернокожих авторов из Америки: Ричарда Райта, Ральфа Эллисона, Джеймса Болдуина, и памфлеты негритянских религиозных сект, которые проповедовали убийство всех белых, этого дьявольского отродья. Мэтью, безусловно способный, все еще молчаливый, поступил в колледж, оставив отца Пола в прошлом. Уже позднее, когда этот человек стал Лидером, его так описывали в бытность его студентом: «немногословный наблюдательный юноша, аскет, увлеченный чтением политической литературы, умный, не умеющий заводить друзей, одиночка».
Когда по всей стране вспыхнуло национально-освободительное движение, Мэтью быстро нашел свое место в качестве лидера местной группы. Поскольку он не умел вливаться в споры и дискуссии, то по большей части отмалчивался, в душе мечтая быть как все, таким же раскованным и общительным, но зато его молчание принесло ему репутацию хладнокровного и зрелого политика; ну и, конечно, он был прекрасно информирован, поскольку много читал. Потом, после короткой, но грязной борьбы он возглавил Партию. Цель оправдывает средства — это был его любимый афоризм. Началась Освободительная война, и Мэтью руководил одной из повстанческих армий. Как свойственно политикам, он раздавал обещания всевозможного толка, и самым вредоносным по результатам было обещание, что каждый негр получит землю. Нелепости низшего порядка, вроде утверждения, что дезинфекция овец — это происки белого человека, были пустяками по сравнению с его главным заблуждением — что земля будет дана каждому. Но ведь он не знал тогда, что станет вождем целой страны. Когда же его Партия стала первой после Освобождения, он в душе никак не мог поверить, будто его могли выбрать из целой толпы куда более харизматичных кандидатов на власть. Мэтью не верил, что его можно любить, ненавидеть, бояться. Но: о, как же он нуждался в этом, бродячий пес нуждался в этом и будет нуждаться до конца дней своих. Затем его снова обратили (и снова благодаря влиянию сильного и убедительного характера) в марксизм, и он выступал с риторическими речами, копируя выступления других коммунистических лидеров. До глубины души восхищался Мэтью властными и жестокими вождями. Будучи главой нации, он все время путешествовал, как положено вождям, всегда в Америке, или в Эфиопии, или в Гане, или в Бурме, лишь изредка выбирая общество белых, так как он не любил их. Ему приходилось соблюдать видимость просвещенного государственного лидера, и он скрывал свои чувства, но он ненавидел белых, предпочитал даже не находиться с ними в одном помещении. За границей он инстинктивно тянулся к диктаторам, часть из которых в ближайшем будущем низвергнут, как низвергнут в бывшем Советском Союзе статуи Ленина. А вот Китай он любил, восхищался Великим прыжком вперед, культурной революцией, ездил туда неоднократно и всегда брал в числе своей свиты товарища Mo, который наставлял его в науке властвования еще до того, как Мэтью получил власть.