Практическая важность этой концепции теперь будет яснее. Она позволяет на конкретном примере показать, с чего начать. Когда начальнику штаба поручают подготовить военный план, он не должен отвечать, что мы будем воевать так-то и так-то, потому что это метод Наполеона или Мольтке. Он должен выяснить, каковы политические условия и цель войны и как много поставленный на карту вопрос значит для нас и для наших противников. Именно эти соображения определяют характер войны. Урегулировав этот основной вопрос, он сможет определить, будет ли война того же характера, при котором методы Наполеона и Мольтке являются успешными, или она имеет другой характер, и упомянутые выше методы для нее неприемлемы. Далее он разработает и предложит военный план, и не такой, на котором будет стоять клеймо того или иного великого полководца, а тот, который будет соответствовать предстоящей войне. Предполагать, что один метод ведения войны будет соответствовать всем видам войн, значит пасть жертвой абстрактной теории, а не стать пророком реальности, какими видят себя самые ярые приверженцы наполеоновской школы.
Следовательно, утверждает Клаузевиц, самое первое, величайшее и критическое решение, благодаря которому должны прийти к соглашению государственный деятель и генерал, – это определение характера войны. Они должны быть уверены, что не принимают его ошибочно за другой, не пытаются сделать из него то, чем он в силу своих свойств быть не может. «Это, – заявляет Клаузевиц, – первый из всех стратегических вопросов, имеющий самые далеко идущие последствия».
Таким образом, его военная теория является ценной, прежде всего, потому, что дает четкое направление, по которому мы можем двигаться, чтобы определить характер предстоящей войны, и убедиться, что не пытаемся навязать конкретному характеру войны специфический характер операций только потому, что они оказались весьма успешными в войне совершенно иного плана. Только рассматривая войну как независимое явление и одновременно политический инструмент, можно извлечь пользу из уроков истории и понять, каковы отличия войн в соответствии с характером мотивов и обстоятельств, в связи с которыми они возникли. Эта концепция, говорит Клаузевиц, является первым лучом света, призванным привести нас к истинной теории войны и, таким образом, помочь нам классифицировать войны и научиться различать их.
Жомини[4], его великий современник и соперник, использовал менее философский, но не менее четкий метод и полностью поддержал эту точку зрения. Будучи шведским солдатом удачи, он получил почти такой же опыт, как и Клаузевиц. Опыт был получен, главным образом, в штабе маршала Нея и на русской службе. Он не создал фундаментальную теорию войны, однако его основные выводы были теми же. Первая глава его завершающего труда была посвящена «политике войны». В ней он разделил войны на девять категорий согласно их политическим целям. Основным моментом он посчитал то, «что разные виды войн будут иметь большее или меньшее влияние на характер операций, которые потребуется провести, чтобы достичь поставленной цели, на силы, которые придется применить, и на соглашения, в которых мы будем участвовать». Далее он добавил, что будет существовать большая разница в операциях, в зависимости от риска, на который придется пойти.
Оба автора, хотя они зачастую придерживались противоположных взглядов на используемые средства, были согласны с тем, что фундаментальная концепция войны является политической. Они, конечно, были согласны с тем, что, если мы мысленно изолируем силы, занятые на любом театре военных действий, снова появляется абстрактная концепция войны. Если речь идет об этих силах, война – вопрос борьбы, в которой каждая воюющая сторона должна стараться всеми имеющимися в ее распоряжении средствами уничтожить другую. Но даже при этом они могут обнаружить, что некоторые средства остаются для них недоступными по политическим соображениям и в любой момент военная удача или развитие политических событий, с которыми связана война, может отбросить их к фундаментальной политической теории.