Хелен стало не по себе оттого, что этот пожилой серьезный человек зовет ее «госпожой», но она знала: он отдает дань не просто индивиду, но профессии.
– До вторника времени достаточно.
Ей польстило то, что он более чем старомоден – знает древние названия дней недели и умеет их использовать. Признак того, что в университете он не только изучал основы, но и набирался изящной несущественности.
9
Две недели спустя был двадцать один год спустя по хронометрам рубки. Хелен в десятитысячно десятитысячный раз обернулась, чтобы оглядеть паруса.
Спину пронзала мучительная дрожь.
Хелен ощущала ровный рев сердца, что стрекотало, как резвый вибромеханизм, заполняя временну́ю протяженность сознания. На запястном счетчике стрелки на шкале-циферблате очень медленно отмечали десятки тысяч сердцебиений.
Хелен слышала равномерный свист воздуха в глотке – легкие колотились с неимоверной скоростью.
Еще она чувствовала пульсирующую боль от большой трубки, закачивающей неизмеримые объемы жижицы в артерию на шее.
В животе, казалось ей, кто-то развел костер. Откачивающая трубка управлялась автоматикой, но жглась так, будто к коже прижимали уголек, а катетер, соединявший мочевой пузырь с еще одной трубкой, жалил жестоко, словно раскаленная докрасна игла. Голова разламывалась, зрение сбоило.
Но Хелен еще различала измерительные приборы и могла наблюдать за парусами. Иногда она краем глаза замечала тусклое, как пылевой узор, исполинское сплетение людей и плывший за ними груз.
Присесть она не могла. Слишком больно.
Была лишь одна удобная поза для отдыха: прислониться к приборной панели, нижние ребра упереть в ее край, а уставший лоб – в датчики.
Однажды, отдыхая таким вот образом, Хелен осознала, что прошло два с половиной месяца, прежде чем она выпрямилась. Она знала, что отдых не имеет значения, и видела, как движется ее лицо, искаженный образ ее лица, стареющего в отражении в стеклянной поверхности прибора «кажущийся вес». Она будто сквозь туман глядела на свои руки, отмечая, что кожа становится то упругой, то дряблой по мере перепадов температуры.
Она еще раз осмотрела паруса и решила убавить фок. Вяло подтащила себя к панели управления сервороботами. Выбрала нужный регулятор и около недели его отжимала. Подождала немного: сердце жужжит, в горле свистит воздух, ногти мягко отламываются по мере роста. Наконец, проверила, правда ли это нужный регулятор, и нажала на него снова, и ничего не произошло.
Нажала в третий раз. Никакого отклика.
Она вернулась к основной панели, перепроверила датчики, проконтролировала направление света, рассчитала уровень инфракрасного давления, которое должна была поймать. Паруса исподволь набрали что-то очень близкое к самой скорости света, летели что есть мочи, и одна сторона провисала; позади корабля капсулы, запечатанные от времени и вечности, покорно купались в почти идеальной невесомости.
Она пригляделась: данные считаны правильно.
Неправильно вел себя парус.
Она вернулась к аварийной панели и нажала. Ничего не произошло.
Она распечатала робота-ремонтника и послала его произвести ремонт, пробивая перфокарты с инструкциями так быстро, как могла. Робот вышел и через мгновение (три дня) ответил. Панель робота-ремонтника огласилась звоном: «Несообразность».
Она послала второго робота-ремонтника. Тщетно.
Она послала третьего, последнего. Три ярких огонька, «Несообразность», смотрели на нее. Она перевела сервороботов на другую сторону парусов и очень сильно потянула.
Парус по-прежнему стоял не под тем углом.
Она стояла, изнуренная и затерянная посреди космоса, и молилась: «Не ради меня, Господи, – я бегу от жизни, которой не хотела. Но ради душ этого корабля и ради бедных глупых людей, которых я везу, ради тех, кому хватило смелости поклоняться своим богам и хотеть света иной звезды, я прошу тебя, Господи, помоги мне сейчас». Она считала, что молится очень ревностно, и надеялась, что на молитву ответят.
Это не сработало. Она была озадачена – и одна-одинешенька.
Солнца не было. Ничего не было, кроме тесной рубки и ее самой, одинокой более, чем любая женщина в любой век. Она ощущала дрожь и пульсацию мышц, которые сутками приспосабливались, пока сознание отсчитывало несколько минут. Она подалась вперед, заставила себя не расслабляться и в конце концов вспомнила, что какой-то официальный хлопотун снабдил корабль оружием.
Для чего ей оружие – Хелен не знала.
Оно наводилось. Стреляло на двести тысяч миль. Цель можно было задать автоматически.
Хелен опустилась на колени и двинулась туда, куда вели брюшная трубка, и питательная трубка, и катетерные трубки, и провода шлема, – к панели. Проползла под панелью управления сервороботами и вытащила письменную инструкцию. После долгих поисков нашла частоту управления оружием. Настроила оружие и пошла к окну.