Звезд не было видно, горизонт заволокли тяжелые тучи, а небольшие облачка проплывали прямо над головой. Край одного из них слабо светился, и вскоре из-за него показался бледный серп луны. Джим огляделся. Не считая света в некоторых окнах, дома вокруг высились темными грудами.
Он спустился с крыльца, сел в машину и снова промчался по Джейн-стрит. Потом свернул в переулок и остановился.
На этот раз снаружи особняка было темно. Яркий свет пробивался сквозь жалюзи, освещая лужайки и кусты. Но сам дом казался темным силуэтом на фоне неба.
Джим отъехал с обочины и медленно покатил домой.
Рано утром он отправился в офис Уолтерса, чтобы еще раз взглянуть на макет. На кропотливо собранном по увеличенным фотографиям макете не было видно ничего похожего на скрытые прожектора для освещения стен и лужаек. Джим изучил расположение деревьев, рассмотрел дом с разных ракурсов и заметил сломанные планки на нескольких жалюзи третьего этажа башни, но больше ничего нового не обнаружил.
Он позвонил Уолтерсу, который еще завтракал у себя дома, и, не вдаваясь в детали, спросил:
– Тот макет на твоем столе – он закончен?
– Его доделали еще позавчера, к трем часам пополудни, – прозвучал в ответ голос Уолтерса. – И мы регулярно проверяем, все ли там правильно.
Джим поблагодарил его и с неудовлетворенным видом повесил трубку. Потом встал на колени, чтобы глаза оказались на уровне столика. Так он мог посмотреть на дом глазами случайного прохожего. Некоторых деревьев не было видно из-за особняка. Их могли сфотографировать с легкого самолета, пролетавшего над домом, но тогда стволы закрывала бы листва. Джим убеждал себя, что прожектора должны быть спрятаны где-то там и тогда смогут создать иллюзию лунного света.
Пусть даже и так, но вопрос в том, зачем это нужно?
Джим снова осмотрел макет. Его беспокоило то же самое ощущение, какое бывает у человека, разглядывающего случайные фрагменты пазла. Первые кусочки подходили друг к другу по форме и расцветке, но не складывались во что-нибудь такое, что ему приходилось видеть прежде.
Когда он снова отправился к особняку, день был холодным и ясным.
При дневном свете дом производил смешанное впечатление изящества, внушительности и какой-то накрахмаленной отчужденности. Бледно-лавандовые стены, очень темная, крутая крыша. Высокие раскидистые деревья поднимались над ним, бросая тень на часть крыши, стриженые лужайки и кустарник. Участок окружала невысокая чугунная ограда, увенчанная острыми шипами.
Джим остановился на обочине перед самым особняком, вышел, открыл чугунные ворота и зашагал по дорожке. Оглянулся на деревья, но не заметил никаких прожекторов и снова посмотрел на дом.
Вид у дома был опрятный, ухоженный. Сверкающие оконные стекла, яркие наличники, аккуратные занавески и ровные жалюзи. Подойдя ближе, Джим поднял взгляд на башню. И там жалюзи тоже были ровные и аккуратные.
Чувство неправильности, мучившее его накануне, появилось снова. Он остановился и нахмурился.
Входная дверь открылась, и на пороге появилась пухлая седая женщина в платье горничной. Она разгладила левой рукой белоснежный фартук и сказала с улыбкой:
– Боже, какой чудесный сегодня денек, не правда ли?
Она шагнула назад и левой рукой открыла дверь еще шире, по-прежнему пряча правую за оборками фартука.
– Заходите.
У Джима пересохло во рту.
– Могу я поговорить с мисс Синтией? – спросил он.
– Конечно, можете, – ответила женщина и захлопнула за ним дверь.
Они оказались в маленькой прихожей, дальше виднелся коридор с высоким потолком, а за ним – лестница на второй этаж и несколько широких дверных проемов, завешенных тяжелыми, темными портьерами.
– Ступайте прямо и поднимайтесь по лестнице, – любезным тоном сказала женщина. – Наверху поверните налево. Мисс Синтию вы найдете во второй комнате по правую сторону.
Джим шагнул на лестницу, и тут вдруг ему сдавило череп, глаза ослепила белая вспышка, а правую руку пронзило болью – как будто ему сделали укол. А дальше не было ничего, кроме темноты.
Джим очнулся, лежа на кровати под покрывалом. Открыв глаза, он увидел просторную комнату с раздуваемой ветром легкой занавеской на окне. Попытался встать, но голова чуть не раскололась от боли. Стены словно надвинулись на него и откатились обратно. Какое-то мгновение комната выглядела как фотографический негатив – светлые деревянные панели стали черными, а темная мебель – почти белой. Он осторожно опустил голову на подушку, и все вокруг приняло обычный вид.