Джим по-прежнему не мог понять, почему кто-то должен вернуться сюда с чем-то, кроме дробовика.
Он рассказал Уолтерсу обо всем, включая подробности своей «жизни», которые помнил очень отчетливо.
– Ты справишься с этим, – подытожил Уолтерс, когда Джим уже собирался покинуть больницу. – Это какая-то чертовщина, но тебе есть чем гордиться.
– Чем же? – с горечью спросил Джим.
– Ты спас многих людей от того, что случилось с тобой. Врачи исследовали остатки наркотика в твоей крови и считают, что смогут его нейтрализовать. А теперь мы отправим в этот дом двух-трех крепких парней и, пока все там будут думать, что они под кайфом, устроим облаву.
Тактика сработала, но Джим наблюдал за судебным процессом со скепсисом – не мог убедить себя в реальности происходящего. Он хорошо понимал, что в действительности может по-прежнему лежать в кровати в комнате на втором этаже особняка, а люди, якобы находящиеся сейчас на скамье подсудимых, на самом деле продолжают спокойно заниматься своим грязным делом.
В конце концов неспособность принимать за правду то, что он видел, заставила Джима уйти с работы. На полученное за это задание щедрое вознаграждение он занялся живописью. Как он объяснил Уолтерсу, к которому продолжал изредка заглядывать:
– То, что я делаю, может быть настоящим, а может и не быть, но, по крайней мере, я получаю удовлетворение от самой работы.
– И не теряешь на этом деньги, – рассудительно заметил Уолтерс.
– Знаю, – ответил Джим, – и это меня особенно беспокоит.
К своему восемьдесят второму дню рождения Джим по праву считался старейшиной цеха живописцев. В этот день он вдруг почувствовал, как похолодели пальцы, а дыхание стало учащенным, и забылся беспокойным сном. Его разбудил собственный удушающий кашель. На мгновение окружающее сделалось неестественно четким, но затем все потемнело, и он почувствовал, что падает.
Он проснулся, лежа на кровати в комнате с колышущейся от ветра легкой занавеской на окне, сквозь которую пробивались лучи утреннего солнца.
В этот раз Джим не питал особых сомнений насчет реальности происходившего. Он встал и со всей силы ударил кулаком в стену.
Боль встряхнула его до самых пяток.
Он вышел тем же путем, что и раньше, но вести машину пришлось одной рукой и со стиснутыми зубами.
Хуже всего, что врачи потом не смогли полностью выправить руку. Даже если последняя «жизнь» была сном, даже если и эта тоже, Джим все равно хотел рисовать. Но получалось так коряво, что он поддался отчаянию и прекратил попытки.
Недовольный результатами, Уолтерс заплатил Джиму по минимуму. Банда сбежала. Со временем Джим потерял работу и перебивался случайными скудными заработками.
Единственное утешение он находил в том, что такая жалкая жизнь просто обязана быть настоящей.
Однажды вечером больной Джим лег в постель, а наутро проснулся на кровати в комнате с колышущейся от ветра легкой занавеской на окне, сквозь которую пробивались яркие лучи утреннего солнца.
Это происходило с ним еще дважды.
Пятое пробуждение. Джим неподвижно лежал на кровати и смотрел в потолок. События предыдущих «жизней» в мельчайших подробностях плясали бестолковыми обезьянами в его голове. Он прижал ладони ко лбу, мечтая лишь о том, чтобы забыть все это.
Дверь тихо открылась, и высокая темноволосая женщина взглянула на него с порога со слабой улыбкой.
– Я же говорила, что вы не сможете унести с собой ничего, кроме воспоминаний.
Он обессиленно посмотрел на нее.
– Кажется, это было давным-давно.
Она кивнула, подошла и присела рядом.
– Ваше чувство времени искажено, как во сне.
– Я хотел бы забыть все это, – мрачно сказал Джим. – Не понимаю, зачем кому-то может понадобиться возвращаться сюда за добавкой.
Она подалась вперед и ухватилась за край матраса, чтобы не упасть от смеха.
– Да бог с вами! – сказала она, выпрямившись и силясь придать лицу серьезное выражение. – Никто не приходит за добавкой. В этом и заключается уникальность нашего препарата. Люди приходят, чтобы забыть о первой дозе.
Джим приподнялся.
– Я смогу это забыть?
– О да. Не нужно так волноваться! Вот за это вы на самом деле и заплатили свою тысячу долларов. Дающий забвение препарат продержится в крови от двух до трех недель. Когда воспоминания вернутся, вам следует снова посетить нас.
Джим пристально посмотрел ей глаза.
– И мой организм привыкнет к препарату? И это обойдется мне в два раза дороже после трех посещений, в четыре раза – после шести и в восемь раз – после девяти?
– Нет.
– Значит, вы мне солгали?