Джим описал каждого, добавляя все новые подробности по просьбе Уолтерса, и ко времени ланча большая часть блокнота была заполнена.
Они перекусили, и оставшуюся часть дня Уолтерс потратил на расспросы Джима о его первой «жизни». Потом они заказали стейк и картофель фри в кабинет. Уолтерс молча жевал, а потом вдруг спросил:
– Ты хотя бы отдаешь себе отчет, что ни разу не сбился?
Джим удивленно посмотрел на него.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Попроси меня назвать имена моих сотрудников за все времена, и я смогу вспомнить не каждого, – объяснил Уолтерс. – Далеко не каждого. Ты помнишь свою приснившуюся жизнь до мельчайших деталей, и я никогда не сталкивался с такой абсолютной памятью.
– В этом и проблема. Я бы с радостью все забыл.
– Ты когда-нибудь рисовал? – внезапно спросил Уолтерс. – То есть в реальности. Я спрашиваю, потому что в одной из этих «жизней» ты вроде бы был знаменитым живописцем?
– Рисовал немного, еще мальчишкой. Хотел стать художником.
– Ты не мог бы заглянуть ко мне домой сегодня? Хочу посмотреть, умеешь ли ты на самом деле обращаться с кистями.
Джим кивнул.
– Хорошо. Попробую с удовольствием.
Они поехали вместе, и дома Уолтерс достал набор красок в запылившемся деревянном футляре, установил мольберт и натянул большой холст.
Джим замер на мгновение, вспоминая, а потом взялся за кисть. Как и всегда, все эти годы, он с головой ушел в работу и рисовал то, что уже рисовал прежде. А потом продал за хорошие деньги. И картина того стоила. Внутренним взором он все еще видел модель и работал быстрыми, точными мазками.
Наконец Джим отошел от мольберта.
«Моя леди в голубом» была приветливой семнадцатилетней девушкой. Она улыбалась с холста, готовая в любой момент рассмеяться или помахать рукой.
Джим обернулся, и на секунду комната показалась ему незнакомой. Но потом он вспомнил, где находится.
Уолтерс долго разглядывал картину, потом посмотрел на Джима и сглотнул. Бережно снял холст с подрамника, натянул вместо него другой, прошел через комнату и поднял большую кованую напольную пепельницу с рукоятью в виде скачущей лошади.
– Теперь нарисуй вот это.
Джим внимательно рассмотрел пепельницу, подошел к холсту, поднял кисть и замер в нерешительности. Он не знал, с чего начать. Нахмурившись, Джим мысленно вернулся к первым своим урокам.
– Что ж, попробуем, – сказал он и обернулся. – У тебя случайно нет чертежной бумаги?
– Подожди минутку.
Джим прикрепил поверх холста лист бумаги и принялся методично наносить на него контуры пепельницы. Это было непросто, но он все-таки справился и с торжествующим видом посмотрел на рисунок.
– А копировальная бумага у тебя есть?
Уолтерс сдвинул брови.
– Есть, угольная.
– Отлично.
Уолтерс достал копировальную бумагу. Джим подложил ее под первый лист, закрепил и тщательно обвел контур карандашом. Потом снял бумагу и принялся рисовать. Наконец, утомленный и покрытый потом, он отступил от мольберта.
Уолтерс взглянул на его работу. Джим моргнул и тоже посмотрел.
– Немного не по центру, правда? – сказал Уолтерс.
В этом не было никаких сомнений: пепельница слишком сильно сместилась в правый верхний угол холста.
Уолтерс показал на другую картину.
– Тут мы видим шедевр, нарисованный легко и свободно. А здесь перед нами, скажем так, образец добротной, но механистичной работы с неправильным расположением на холсте. И он занял у тебя больше времени, чем первая картина. Как такое может быть?
– Я уже рисовал первую картину раньше.
– И ты помнишь каждое движение руки? Так ведь? – Он натянул новый холст. – Нарисуй еще раз.
Джим сдвинул брови, шагнул к мольберту, задумался на мгновение и начал рисовать. Он забыл обо всем, полностью сосредоточившись на работе. А потом шагнул назад.
Уолтерс перевел взгляд с новой картины на нарисованную прежде и с трудом проглотил комок в горле. Потом осторожно снял холст с мольберта и поместил рядом с первым.
Они выглядели совершенно одинаково.
Солнце едва осветило горизонт, а они уже возвращались в офис.
– Я посплю здесь, на раскладушке, – сказал Уолтерс. – Ты не сможешь завтра прийти сюда где-то около трех?
– Конечно, смогу.
Джим уехал домой, лег спать, потом позавтракал и к трем часам был уже на месте.
Уолтерс сидел за столом, развалясь и пуская в потолок клубы табачного дыма.
– Это какая-то дьявольская загадка, – заявил он. – Я позвал с полдюжины экспертов взглянуть на одну из картин. Мне предложили пять тысяч, даже не зная имени художника. А затем я показал им вторую, и они едва не попадали от удивления. Такого просто не может быть, но картины совпадают до последнего мазка. Ты как себя чувствуешь?