Вань-Тань, возможно, в возбуждении промахнулся, судья сказал: «Ну, стало быть…», и Вань-Тань был осужден за попытку к убийству. Ю-ли, не простившись, исчезла на следующий день после случившегося вместе с И-гоу, который, следует добавить, во время всеобщей суматохи благополучно вылез из кучи сена и смешался с толпой любопытствующих.
Но и Маленький Хо выпал из последующих представлений. Ранение уха не было очень тяжелым, но ли-ли-пу пережил обрыв жизненных нитей, продолжал дрожать и не смог больше удерживать мочу. Его вынуждены были поместить в больницу, и мы его тоже больше никогда не увидели.
Однако Маленький Хо — помимо того, что он в паузах отпускал банальные шутки — был членом состоящей из пяти господ и двух дам труппы ли-ли-пу-прыгунов.
Бобровые усы ревел и угрожал, что он сам повесится, а перед этим подожжет цирк (но ни то, ни другое никто всерьез не принимал) и успокоился только тогда, когда некая Ти На, наездница, указав на меня, сказала:
— Возьми его, он не намного выше.
Так я стал запасным карликом. Правда, отпускать банальные шутки меня не заставляли (вместо Маленького Хо этим стал заниматься другой член труппы), но я должен был, что мне удалось довольно-таки быстро освоить, прыгать по манежу в ярко раскрашенных костюмах. Чего только не приходится проделывать в мире большеносых. Но в качестве ли-ли-пу я заработал гораздо больше денег, чем орудуя навозными вилами.
Но я не хотел бы умолчать о самом ужасном из того, что мне пришлось здесь пережить: не крик, не ярость, не страх сильнее всего врезались мне в память, а глаза приколотого за ухо к стене карлика: они застыли, как мрамор, и все, что было в глазах белым — почернело.
V
Лето становилось жарким. Дождя больше не было. По крайней мере, хоть что-то. Мы движемся на север, но находимся все еще в Красной провинции. Земля здесь плоская и лесистая и граничит с довольно холодным морем. Местность почти не заселена, в связи с чем наши представления плохо посещаются. Метателя ножей заменили человеком, который мог разговаривать животом; другой карлик отпускает почти те же избитые шутки, а я прилежно кувыркаюсь вместе с остальными ли-ли-пу. Однако Бобровые усы становился все более недовольным, однажды он ругался почти целый день, пока не произошел большой взрыв. Но об этом позже. Пока что я должен сообщить тебе о другом большом взрыве, который — только не пугайся — случился на нашей родине, в Срединном царстве.
(Кстати, я пишу эти строчки опять в Либицзине, где снова нахожусь уже половину лунного месяца.)
Мир, который большеносые считают шаром или точнее шаровидным, если можно так сказать — сморщился. Естественно, не в прямом смысле слова, а в глазах большеносых. Они постоянно охотятся по всему свету за известиями о наинтереснейших вещах, и это происходит посредством уже упомянутого Ящика Дальнего Видения, из которого выглядывает что ни на есть мыльный лик лицедея (он называет себя: О-бо Сле-ва), на полном серьезе сообщающего по большей части дурацкие новости. Или посредством также уже упомянутых бумажных листков, похожих на наши дацзыбао, но они не наклеиваются, а предлагаются в раскрытом или сложенном виде. В них очень много картинок, и когда их читаешь, то пачкаешь пальцы.
Таким образом, все знают всё обо всех и обо всем. И о (сегодняшнем) Срединном царстве тоже. Тут следует сделать несколько предварительных замечаний. Несколько лет назад — я имею в виду: несколько лет назад в нашем родном времени, — как ты, вероятно, помнишь — я, пребывая еще в милости Императорского Солнечного Величия и владея своим состоянием, устроил в честь избрания старейшего поэта, «Цветка желтой лилии», достойнейшего человека, которого я, как ты знаешь, особенно почитал, званый обед и по окончании торжества велел запустить фейерверк, который обычно, как мне было известно, приводил почтеннейшего в восторг.
После фейерверка мы прошли в сад, и я заметил, как только что чествовавшийся, принятый (к сожалению) в поэтическую гильдию мастер, выбравший для себя академическое звание «Тысяча бабочек опускается на олеандровое дерево» (что уже само по себе указывало на его дурость), заговорил с мастером фейерверка, собиравшим в это время свою утварь.
— А можно ли, — услышал я вопрос поэта, — вместо огненных шаров запускать в воздух острые камни?
— Конечно, — сказал фейерверкер. — Вы считаете, что это красивее?
— Нет, — сказал поэт. — Но ведь это возможно.
— Конечно, возможно.
— А почему этого не делают?
— Разве следует делать все, что возможно?
— Можно направить острые камни против врагов.
Фейерверкер короткое время подумал и дал ему примечательный ответ:
— Разве стрелы и копья причиняют недостаточно бед?
Так вот, большеносые, дорогой друг Цзи-гу, делают все, что могут сделать. От них не скрылась и сила того самого порошка. Его, как нарочно, несколько столетий назад открыл один монах. Его звали Hei,[33] поэтому шутовская безделушка называется черный порошок.[34]
Но большеносые с самого начала стали использовать шутовскую безделушку не для увеселяющих душу фейерверков, а сразу же для того, чтобы швырять друг в друга острые камни или железные шары или уже совсем безрадостные вещи. И поэтому неизбежно должно было случиться, что этот порошок и прочие — находящиеся у них в большом почете — приборы для стреляния смертоносными предметами все более совершенствовались и улучшались (я бы сказал: становились все хуже и хуже) и что в конце концов появились такие приборы, которые бросались непрерывно, и людей, и зверей, и города, и целые местности превращали в огненное месиво. Если считать от этого времени, то уже добрых сто лет назад тут была война (о ней мне в свое время рассказывал господин Ши-ми), которая длилась тридцать лет и во время которой враждующие партии были на волосок от полного взаимного уничтожения. Но это ни в какое сравнение не шло с двумя войнами, потрясшими этот злосчастный мир через незначительный промежуток времени. Искалеченные состарившиеся жертвы этих войн до сих пор бродят вокруг.
— Что было причиной этих войн? — спросил я господина Ши-ми.
— Трудно ответить на этот вопрос, — сказал он. — Но если попробовать ответить одним предложением, то вот почему: ни по какой иной причине, кроме той, что враждующие партии владели оружием.
Если эти большеносые могут убить друг друга, то они это делают.
Но и этого мало. К концу последней из названных войн был изобретен — самым удивительным образом обеими враждующими сторонами одновременно — черный порошок нового вида, обладающий невероятной силой. Представь себе невидимого дракона, который поднимает вверх гору размером с тех, что окружают Кайфын, и с безграничной злобой бросает с небесной высоты на землю. Ты, конечно, можешь себе представить неминуемые разрушения, но ты даже не догадываешься, что эта гора состоит из, так сказать, огненных камней.
Вот такая дьявольская огненная гора, появившаяся из железного яйца скромных размеров, обрушилась на два города восточных островных карликов (что не полностью остановило заблудшую человеческую изобретательскую силу). Число людей, погибших при этом, не сосчитаешь. Многие из них испарились — но и этого было недостаточно. Исходя лишь из того факта, что это можно, большеносые дьяволы создали такие отбрасываемые огненные горы, в сравнении с которыми те, что обрушились на упомянутые восточные острова, следует рассматривать как камень из смешной детской рогатки. Повсюду хранятся тысячи подобных огненных гор, но где — не знает никто. Для большеносых это незаслуженное счастье, что еще ничто не взорвалось. Означает ли это, что отдаленное человечество, в особенности это касается большеносых, полностью лишилось разума?
34
Подразумевается немецкий монах-францисканец Бертольд Шварц (наст, имя Константин Анклитцен). Жил в XIV в. Прозвище Шварц («Черный») получил за свои занятия химией. Предание говорит, что посаженный в тюрьму по обвинению в колдовстве, продолжал свои занятия и случайно изобрел порох (около 1330 г.). Во Фрайбурге (ныне земля Баден-Вюртемберг), где он предположительно родился, ему воздвигнут памятник. —