Древнюю периэгесу Скилака следует предполагать в качестве источника «Землеописания» Гекатея не только при описании Индии и внутренних областей Ирана. Весьма вероятно, что к Скилаку восходят также и те сведения, какими располагал Гекатей в отношении Каспийского моря. Во всяком случае, упоминание о высоких горах вокруг Гирканского моря, покрытых лесом и колючей кинарой, дословно совпадает с относимым к Скилаку и сохраненным у Афинея описанием Индии, где также речь идет о покрытых лесом диких горах и о колючей кинаре.
Что же касается Черноморья, то мы вряд ли можем говорить о зависимости Гекатея от перипла Скилака. При этом заметим, что сохранившийся под именем Скилака перипл Средиземного и Черного морей, а также части атлантического побережья Африки ему не принадлежит и составлен, как об этом позволяет судить несомненное влияние на его текст Эфора, в последние годы царствования Филиппа 11 Македонского.
Несомненно, однако, что в основе этого перипла, в последней редакции отражающего интересы аттической торговли и мореплавания, лежит некий гораздо более древний перипл, соответствующий состоянию географических знаний и представленный VI столетием до н. э., о чем позволяет говорить, например, весьма скупое и лаконичное описание европейского запада наряду с подробной характеристикой восточных берегов Средиземноморья. Перипл показывает лигуров не только к востоку, но также и к западу от реки Роны, не упоминая в то же время при описании побережья Южной Франции о кельтах. Примеров подобного рода немало. Однако в данной связи гораздо существенней то, что описание северных и восточных берегов Черного моря в перипле Псевдо-Скилака во многих чертах соответствует данным, которые мы находим у Гекатея. Это заставляет предполагать или прямую зависимость Псевдо-Скилака от Гекатея, или, что вероятней, наличие некоего общего источника, восходящего ко временам Скилака из Карианды.
Прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что восточное и северо-восточное побережья Понта известны Псевдо-Скилаку (как и Гекатею) несравненно лучше, чем побережье Крыма и северо-западный берег Черного моря. Наименовав Тиру ее древним именем Офиусы, он, не назвав ни Борисфена, ни Ольвии, подробно перечисляет боспорские города. Он называет у Танаиса сирматов — такова одна из древних форм племенного наименования «сарматы», засвидетельствованная также Эвдоксом Книдским. Появление этого имени в перипле, притом в его европейской части, вполне может быть отнесено к весьма древней традиции, тем более что Плиний локализует его не на Танаисе, а на Оксе, к северу от этой реки. На Танаис же оно было перенесено по весьма распространенному в IV столетии до н. э., но существовавшему, несомненно, и в более древние времена отождествлению Танаиса и Аракса со среднеазиатскими реками Оксом и Яксартом.
Азиатское побережье Понта характеризуется у Псев-до-Скилака посредством тех же, что и у Гекатея, племенных и местных наименований с некоторыми дополнениями, которые в отдельных случаях выдают себя явно как позднейшие вставки. Так, например, за Синдской гаванью перипл помещает Патус — пункт, отождествляемый с Батой Страбона и локализуемый на месте позднейшего Геленджика или Новороссийска. Однако в следующем параграфе изложение перипла вновь отправляется от Синдской гавани, так, как если бы после ее упоминания в предшествующем параграфе не было названо более никаких наименований: «За Синдской гаванью народ керкеты». В то время как при упоминании о моссиниках и халибах перипл называет те же пункты, что и известные из Гекатея Хойрады и Стамения, при описании Колхиды в нем содержится упоминание многих незначительных рек — обстоятельство, свидетельствующее о том, что сведения эти почерпнуты из какого-либо черноморского перипла классического времени, лежащего также в основе позднейшего перипла Арриана.
В особенности любопытно упоминание Псевдо-Скилаком среди кавказских племен меланхленов и гелонов. Имя первого из них названо среди племен европейской Скифии также Гекатеем, что, впрочем, не противоречит их кавказской локализации, поскольку у Гекатея племена дандариев и типаниссов, помещенные в европейской Скифии, локализуются также у Кавказа.
Таким образом, кавказские племена Гекатей относил к европейской Скифии, несмотря на то что Фасис — границу Европы и Азии — он отождествлял, вероятней всего, с Кубанью (Гипанисом) или Доном (Танаисом). Кавказская локализация меланхленов принадлежит общему источнику Гекатея и Псевдо-Скилака — древнему периплу эпохи Скилака из Карианды, и притом вместо Кавказа в нем были упомянуты, должно быть, Рипейские горы. Этим обстоятельством можно объяснить, почему у Геродота меланхлены помещены на севере европейской Скифии.
Наименование этого народа, названного так по его одежде — «люди в черных плащах», — вызывает совершенно определенные ассоциации и заставляет вспомнить о бурках — оригинальной одежде, употребляемой кавказскими народами, которая вполне могла стать причиной возникновения подобного имени. Вероятней всего, меланхлены перекочевали на север европейской Скифии вследствие отождествления в источниках Геродота Кавказа с Рипейскими горами.
Что касается гелонов, которые у Геродота ассоциируются с будинами, живущими в лесистой местности к северу от савроматов, помещаемых им за Танаисом и к северу от Меотиды, то целый ряд указаний заставляет возвратить и это Геродотово племя на Кавказ, где они показаны в перипле Псевдо-Скилака и, очевидно, в его древнем источнике. Прежде всего Геродот называет будинов (отождествляемых, по его словам, греками с гелонами) фтейрофагами — имя, которое Страбоном локализуется на Кавказе и позднее упоминается Аррианом в его «Перипле Эвксинского Понта» с прямой ссылкой на Геродота. Равным образом и те черты культуры и обычаев будинов, которые приводит Геродот — греческий язык и городской образ жизни, — свидетельствуют о том, что речь идет о племени, находящемся в сфере влияния эллинской цивилизации.
Заключительные строки Псевдо-Скилакова перипла содержат указание на отношение его автора к вопросу о единстве океанов и об островном характере Ойкумены, проливающее любопытный свет на его общегеографические представления. Замечание это, сводящееся к тому, что находятся-де люди, считающие океаны между собой соединенными, а Ливию — имеющей вид полуострова, должно быть отнесено к позднейшей редакции перипла. Ее следует понимать как проявление скепсиса в отношении древнейшего представления о единстве океанов — скепсиса, который так ярко выражен у Геродота в его отрицании возможности океанических плаваний и самого океана на севере. Это мнение в дальнейшем завоевывало себе множество сторонников. На нем основывал свое представление о Вселенной Гиппарх, в особенности же отчетливо оно проявилось у Птолемея в эпоху подведения итогов добытого античной географией материала.
Птолемей, как и ионийцы, представлял себе Эритрейское море (Индийский океан) замкнутым, Азию и Африку — соединяющимися на юге и продолжающимися к западу в виде гигантского материка, обнимающего с юга Атлантический океан. Северный (Сарматский) океан, по его мнению, также упирался на востоке в материк неизвестного протяжения.
Период правления Александра Македонского был поворотным пунктом в истории древней географии. Грандиозные переходы и плавания, совершенные македонской армией и флотом, открыли для греков внутренние области Азии и Африки, берега Индийского океана и Персидского залива. Даже с внутренними областями Малой Азии, о которой еще Геродот имел недостаточные и часто превратные представления, греки познакомились как следует только в это время.
Однако поистине грандиозные факты, ставшие достоянием географической науки во второй половине IV столетия до н. э., могли быть ею осознаны и освоены лишь значительно позже, не раньше чем через столетие. Современники же этих открытий, и при этом наиболее образованные и прозорливые из них, как, например, Аристотель, стояли в области географических представлений еще во многом на позициях древнеионийской науки. И это во время, когда космологические представления греков на протяжении V–IV веков до н. э. претерпели глубочайшие изменения и от Анаксимандровой земли-цилиндра, плавающего в Мировом океане, пришли к учению о шарообразности Земли, зародившемуся у пифагорейцев в качестве чисто отвлеченного и мифологического образа и ставшего научной гипотезой благодаря трудам Парменида, Эвдокса и Аристотеля.