В упрощенной форме орфизм жил среди земледельцев и был там просто антиподом аристократических городских культов, поворотом от слишком далекого и недоброго Аполлона к близкому и живому Пану, от грозного и далекого Зевса к близкому Дионису. Это не столько орфизм, сколько несколько смягченный дионисизм. Собственно орфизм живет недолго и не имеет широкого распространения. Старая официальная религия олимпийцев, безразличная к нравственности и пекущаяся только о почитании авторитетов, религия — охранительница порядка продолжает господствовать в жизни городских масс. Однако сила ее внешняя, а не внутренняя. И как бы долго старые олимпийцы ни правили — победа их временная.
Последняя ставка богов. Казнь Сократа. Смерть богов
Герои Гомера и Гесиода могли сколько угодно сражаться и состязаться между собой, но у них были общие ценности — они поклонялись сходным богам. К VII—VI векам греческое общество расслаивается, появляются новые, «эзотерические» (доступные не всем) религиозные течения (орфики, пифагорейцы) и отдельные мыслители, противопоставляющие свое миропонимание господствующему, всенародному, проповедующие свой личный взгляд на жизнь. Одним из первых философов был Ксенофан. Много путешествовавший человек, насмотревшийся на религиозные обряды Египта, Ирана, Эллады, — он говорит:
«Если 6 руками владели быки или львы, или кони,
Если 6 писать, точно люди, умели они, что угодно, —
Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий
Дали б бессмертным быки...»
И вдруг, точно библейский пророк, Ксенофан вещает:
«Бог же один, между смертных и между богов величайший!
Смертному он не подобен ни видом своим, ни душою!»
К V веку до н. э. греческая цивилизация, подобно Гераклу, достигла вершины своей мощи и начала саморазрушения. Истерзанные междуусобной войной полисы бесконечно свергали и меняли свои правительства. Демократия сменялась тиранией и наоборот. Массы разделились на яростных охранителей старых порядков и скептиков, которым вообще ничто не дорого, в том числе и сами основы всякой порядочности и добра. Лучшие умы Греции мучительно ищут выхода из трагического тупика. В то же время множество записных мудрецов, выучившихся законам логики, объявляют себя учителями людей и берутся за деньги учить мудрости и доблести. Профессиональные мудрецы стали называться софистами, а мудрость их — софистикой.
В этой обстановке начинает свою деятельность один из величайших мудрецов Греции — Сократ. Жизнь Сократа — это ответ на вызов страшного времени, это попытка заполнить духовный вакуум, в котором жили его современники.
Сократ был сыном скульптора Софрониска. Был выучен тому же ремеслу, но не проявил к нему особой склонности. О юности его известно очень мало. Рассказывают, что он был призван в солдаты и считался хорошим солдатом, бесстрашным и надежным. И при этом — удивительно простым и естественным в обращении. Временами, однако, он глубоко задумывался и долгое время мог ничего не замечать вокруг себя. О чем он тогда думал, никто не знал. Но в 432 году, выйдя из призывного возраста, Сократ стал проводить свои дни на площадях Афин в разговорах с гражданами, и неожиданно для самого себя был признан великим мыслителем.
Сократ ничего не писал, и мы знаем о нем только то, что запомнили или, может быть, выдумали его ученики. Самым талантливым и красноречивым из них был Платон. В своем философском трактате-диалоге «Пир» он вкладывает в уста юноши Алкивиада слова о Сократе, полные удивления и любви. Каким образом этот сатир (Сократ был некрасив, с отвислым животом, курносый и лысый) смог заставить его забыть всех красавиц и красавцев и сделать так, что самый звук его голоса волновал юношу сильнее, чем любовное свидание, — это было для Алкивиада непостижимо, но это было так. Алкивиада поражало, насколько не действовало на Сократа то, что казалось соблазнительным для обыкновенных людей — телесная красота, телесные наслаждения. Сократ-дал ему почувствовать, что только телесные наслаждения мелки, что они заставляют ради малой частицы забыть о большом целом. Эта целостная, ни от чего не зависящая, свободная душа глядела на Алкивиада глазами Сократа и заставляла ощущать свои прежние привычные желания ничтожными.
Есть восточная легенда о двух мудрецах: один провел линию на бумаге и попросил второго уменьшить эту линию, не прикасаясь к ней. Второй подумал и провел рядом с ней вторую — более длинную. Это и была линия поведения и метода обучения Сократа. Он был этой более длинной линией, рядом с которой другие видели свои настоящие размеры и свои мелкие ценности в их подлинном виде. Он обладал той спокойной мудростью, которая вовсе не бичевала и не рубила недостойное, а просто вырастала над ним.