Томас Мор, положив голову на плаху, говорит палачу: „Подожди минутку, голубчик, я только откину бороду, ее резать не надо, она никогда не была государственным изменником“.
Кассий, убивший Калигулу, спрашивает солдата, которому приказали отрубить ему голову: „Браток, а опыт у тебя в этом деле есть?“ Тот отвечает: „Не очень. Ведь я раньше мясником был“. Кассий рассмеялся: „Тогда у меня к тебе просьба. Отруби мне голову вот этим, моим, хорошо отточенным мечом, я им Калигулу убил“. Тем же мечом, может еще теплым от крови Калигулы, палач рубит с одного маха голову Кассию. Его соратник Лупус проявил гораздо меньше стойкости в свой последний час. Когда его вели на отрубление головы, он в каком-то истерическом шоке все время то снимал, то надевал плащ, а когда палач приказал ему вытянуть шею, отшатнулся, и меч ударил его по лбу, раня. Палачу надо было несколько раз примериваться, прежде чем угодить ему точно в шею».
Да, бесстрастны писатели в описании жутких сцен снятия человеческих голов. Точно речь идет о курице, которую неумело, тупым ножом пытается зарезать хозяйка. Драмы истории научили писателей хладнокровно принимать сцены смерти. Привычка — вторая натура. Люд Парижа и Рима привык к виду отрубленных голов, почему бы и писателям не привыкнуть тоже?
С невозмутимым хладнокровием русские люди принимали свою смерть через отрубание головы.
Стрельцы, выступившие во главе с царевной Софьей против Петра I, были подвергнуты жестоким пыткам, а потом к отрублению голов. Один «добросовестный» стрелец не выдержал. Впрочем, нам поведает об этом Валентин Пикуль: «Когда Петр рубил стрельцам головы, то один из них, самый рослый и видный, сумрачно поглядывал, как отлетают с плахи головы его товарищей. А когда до него дошла очередь, он проворно тулупчик с плеча скинул и, примериваясь к плахе, объявил царю недовольно: „Эх, государь! Всем ты хорош, а вот башки снимать с плеч не умеешь. Кто же с двух раз сечет? Гляди, как надо“».
И высморкавшись, стрелец растолковал какой замах делать, под каким углом опускать лезвие на шею, показав себя мастером в этой науке. Потом сложил буйную голову на плахе: «Вот теперь секи, как я учил». Такое равнодушие к смерти поразило Петра. «Беги с площадки, покуда башка цела», — велел он стрельцу.
Французский король Людовик XI искренне возмущался, когда его подданные достойно принимали смерть через отрубание головы. Ему, придумавшему страшные железные клетки, в которых он десятилетиями держал бывших министров или неугодных духовных, как например аббата Верденского, мужество осужденных не нравилось, и он постарался вызвать ужас от этой казни уж если не у самого осужденного, то у членов его семьи. Приказал поставить возле эшафота малых детей графа Немурского так, чтобы брызги отцовской крови обагрили их лица и одежды. Потом престарелая мать будет держать на коленях и осыпать поцелуями его отрубленную голову.
Просто отрубить преступнику голову — это слишком просто, решили монархи, и придумали еще разнообразные пытки, на какие только способна человеческая фантазия. Мы уже не говорим о том, что законом предписывалось отрубать осужденному сначала руку, которая подняла меч на короля, а потом подвергать его самого жесточайшим мукам, включая колесование, литье на раны горячего олова и смолы, а также ампутацию гениталиев, а потом уже четвертование. С удивлением смотрел на свою отрубленную руку Равальяк, убийца Генриха IV, как ее «поленом» сжигают на огне. Муки его были так страшны, что приняли форму какого-то помешательства. Он дико хохотал и приказывал палачам еще сильнее его мучить. Но самую страшную в мире муку за самое ничтожное преступление испытал Дамьян, поднявший перочинный ножик на Людовика XV. И этот король, который всегда подвергал помилованию дворян, совершающих свои бесчинства в своих вотчинах, говоря: «Я его милую, но я помилую и его убийцу», по отношению к Дамьяну проявил непонятную, нечеловеческую жестокость, портя себе и без того уже испорченную характеристику в глазах потомков. Анатомию этого наказания мы решили, дорогой читатель, привести вам полностью, рискуя, конечно, поднять ваше кровяное давление.
Да, сцена не для слабонервных, но основана на исторических реальных фактах.
Пятого января 1757 года. Сильный мороз. Королевская семья хочет уехать в Трианон, который нагреть легче, чем Версаль. Людовик XV вернулся в Версаль к больной дочери Виктории, которая лежит в постели, больная гриппом. Потом он отъезжает в шесть часов. Сходит по лестнице, ведущей к его карете. Лакеи несут впереди факелы. Перед дворцом большой парк, пустой и понурый под снегом. Двойной ряд гвардейцев ведет до самой кареты, двери которой открыл камердинер. Наследник шагает рядом с отцом. Капитан гвардии стоит тут же, за королем. Вдруг какой-то мужчина протискивается между двумя гвардейцами, касается короля и отступает в темноту. На голове у него шляпа. Король качается на ногах и говорит: «О боже, сейчас кто-то ударил меня кулаком». Дотрагивается рукой до правого бока, рука оказывается в крови. «Разве меня укололи шпилькой?» Преступник, им оказался Дамьян, не пробует бежать и стоит неподалеку. Король говорит: «Я ранен, этот человек меня ударил». Стражники хватают Дамьяна. Король: «Арестуйте его, но не убивайте. Хорошо его сторожите».