Придя в лес с тем, чтоб всегда остаться там, он сперва, как и прежде, не имел постоянного жилища и укрывался то в пещерах, то в шалашиках, то в маленьких келийках, которые едва защищали от холода и которые он сам себе устраивал в лесу в разных местах. Впоследствии для него была устроена деревянная теплая келья в одной версте от обители. Здесь он принимал приходящую к нему братию и посторонних посетителей, искавших его наставлений.
Но теплая келья была единственным послаблением, какое позволил себе подвижник. Сюда укрывался он только, чтоб согреться и принять пищу, и все почти время проводил или на открытом воздухе, или в прежних убежищах своих.
Летом и зимой одеждой ему служили многошвенные ветхие рубища, во исполнение слов преподобного Исаака Сирина: «Возлюби убожеские ризы в одеянии твоем, дабы уничтожить возникающие в тебе помышления. Ибо любящий блеск не может стяжать смиренного помышления, потому что сердце внутри принимает образ, подобный внешним образам». Он носил на теле тяжелые вериги; никогда не разбирал кушанья, вкусно ли оно или не вкусно, свежо или гнило. Не дозволяя никому служить себе, он до глубокой старости сам ходил за пищей в обитель, сам ходил и за водой, хотя многие желали бы служить ему.
Нестяжательность его была так велика, что у него не было ничего, кроме ветхого рубища, вериг, рогожины, тыквенного кувшина для воды и пищи и немногих инструментов для ручной работы. Кроме восковых свеч, он ни от кого ничего не принимал. Он говорил: «У меня нужное все есть, а лишнее никогда не полезно».
Кто-то спросил его: «Батюшка, как ты не имеешь в келье своей даже самого нужного?» Он отвечал на это: «Я тридцать лет так веду себя, следуя словам Христа: „Иже не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик“. Ни в чем ином богатство монаха, как говорит о том преподобный Ефрем Сирин, как в утешении, сотворшемся от плача».
Некоторые просили его принять от них денег для раздачи нуждающимся. Он отвечал: «Это не мое призвание, а дело мирян. Отшельники должны быть свободны от мысли о внешних вещах и хранить свой ум в молитве».
Молчание его простиралось до того, что из братии он беседовал не более как с пятью человеками, с прочими же не говорил.
Если кто посещал его, он выходил тогда из кельи, имея на груди образ Богоматери с Предвечным Младенцем, который и давал целовать посетителям.
Советов, наставлений никому не давал. Он следовал тут словам Исаака Сирина: «Пусть лучше признают тебя невеждою по малому твоему сведению в том, как вести споры, нежели мудрым по бесстыдству. Учащих противному обличай силою добродетелей твоих, а не убедительностью слов. Кротостью и тихостью уст своих заграждай уста и заставляй молчать бесстыдство непокоряющихся истине. Невоздержанных обличай благородством твоего жития».
Любимой его молитвой была молитва преподобного Иоанникия Великого: «Упование мое — Отец, прибежище мое — Сын, покров мой — Дух Святый; Троице Святая, слава Тебе!» Эту молитву творил он постоянно, ощущая от нее великую радость.
В ночное время он большей частью ходил по лесу и говорил, что ощущает сердечную сладость, когда вся природа безмолвствует, а наша молитва так легко возносится к Богу. В это время он любил, ходя, петь стих: «Воскресение Христово видевшее».
Рукоделие старца Марка состояло в изготовлении серных спичек, которые он пучками раздавал посетителям. Летом он занимался возделыванием грядок, на которых сажал картофель и другие овощи. Этим он и питался в пустыне.
Имея великое усердие к храму, он, невзирая на суровое время и отдаленность кельи, в воскресные и праздничные дни, — зимой, по глубоким нерасчищенным снегам, приходил к службам.
Правило, то есть последование молитв, которые совершал старец, было многосложно.
Из того, что говорил он нескольким инокам о том, как жить, памятно следующее:
«Ходи в церковь, имей послушание к настоятелю и братии. Сидя за трапезой, внимай себе и чтению. Каждого брата предваряй поклоном; много не говори, а более молчи. Ходи как мертвый, закрыв глаза, уши и уста. В келье имей поделие и молись почасту, а „умную“ молитву твори на всяком месте навсегда. Ни с кем не спорь, но всякому уступай, и себя считай хуже всех. Всякому только и говори: благослови и прости».