Вы, воины, знаете, какое огромное бедствие принесли нам и Лентулу его беспечность и трусость и почему я, ожидая подкреплений из Города, так и не смог повести вас в Галлию. Теперь все вы так же хорошо, как и я, понимаете, в каком отчаянном оказались мы положении. Два вражеских войска, одно со стороны Рима, другое со стороны Галлии, преградили нам дорогу. Находиться в этой местности, даже если бы мы очень этого желали, не позволяет нам недостаток зерна и других припасов. Куда бы мы ни пожелали направиться, нам всюду придется пролагать себе путь мечом. Поэтому призываю вас быть храбрыми и решительными и, вступив в бой, помнить: богатство, почести и слава — в ваших руках. Если мы победим, нам достанется все. Продовольствия будет в изобилии, муниципии и колонии откроют перед нами ворота. Если мы в страхе отступим, это обернется против нас, и ничто — ни местность, ни друг, ни брат не защитят того, кого не защитило его собственное оружие. Проиграем — и нас ждет смерть, которая, безусловно, предпочтительнее любого позорного бегства.
Знайте же, воины, противник наш сейчас находится в гораздо более выгодном положении, чем мы: мы боремся за отечество, за свободу, за жизнь, для них же нет никакой необходимости сражаться за тех немногих, что захватили власть в Риме. Тем смелее, решительнее, отважнее нападайте, помня о своей прежней доблести. Искать спасения в бегстве, бросив оружие, защищающее сейчас наше тело, — подлинное безумие, ибо в сражении наибольшая опасность грозит именно тому, кто больше всего боится смерти. Отвага же всегда заменяет доблестному и смелому крепостную стену.
Когда я смотрю на вас, воины, то думаю о ваших подвигах, и меня охватывает великая надежда на победу. Ваше присутствие духа, молодость, доблесть воодушевляют меня, да к тому же и сознание неизбежной судьбы даже трусов делает храбрыми. Ведь враг, несмотря на свое численное преимущество, окружить нас не может: ему для этого не достанет места. Но пусть даже, во что я не верю и о чем даже не хочу думать, — ваша доблесть не устоит перед Фортуной, пусть гак, все же не позволяйте врагам с легкостью нанести вам поражение и перебить, сражайтесь, как подобает мужчинам. Если же враги все-таки одержат над вами победу, пусть для них она будет кровавой и горестной».
Сказав это, Катилина велит дать сигнал к бою и выводит войско на равнину, расположенную между горами, среди отвесных скал. Затем он спешивает всех всадников с лошадей и расставляет войско сообразно с местностью. Правое крыло он поручает Манлию, левое — некоему фезуланцу; сам же вместе со своими вольноотпущенниками и старыми лично ему преданными сулланцами, ветеранами и их слугами, и конюхами становится в самом центре рядом с орлом, символом легиона, по преданию за много лет до того находившимся в войске Гая Мария во время его войны с кимврами.
В рядах противника Гай Антоний, который должен был атаковать катилинариев, но не смог этого сделать из-за жестокого приступа подагры, вверил командование своему легату Марку Пет-рею. Тот выдвинул вперед когорты ветеранов, которые были призваны ввиду угрожающего положения, а за ними поставил все остальное войско. Марк Петрей был заслуженным военачальником, тридцать лет не расстававшимся с мечом и щитом. Ему пришлось пройти все ступени воинской службы, испытать на себе все воинские звания римской армии, и потому он пользовался заслуженным авторитетом среди воинов. Большую часть их он знал лично, поэтому, объезжая ряды, он обращался к каждому солдату по имени, ободряя и напоминая, что им предстоит с вооруженными разбойниками сражаться за отечество, за своих детей, за алтари и очаги. Прослужив в войсках трибуном, префектом, легатом, претором, он не только знал в лицо большинство солдат, но и их подвиги, упоминая которые, он в очередной раз вселял в них мужество.
Произведя смотр, Петрей велел дать сигнал трубой, и когорты медленно пошли навстречу друг другу, сблизившись так, чтобы легковооруженные могли завязать сражение; противники с яростными криками сошлись в рукопашной схватке. Воины сломали копья о щиты и панцири врагов и перешли на мечи.
В это время Катилина с легковооруженным бился в первых рядах, поддерживал и убеждал колеблющихся, помогал заменять раненых бойцов свежими, заботился буквально обо всем, зачастую бился сам, очень часто поражал врага. Он был одновременно и стойким солдатом и доблестным полководцем. Петрей, видя, что сторонники Катилины вопреки ожиданиям яростно и успешно сопротивляются, бросил преторскую когорту, состоявшую из отборных бойцов, против центра вражеского строя и перебил солдат, беспорядочно и в разных местах дававших в одиночку героический отпор. Затем он напал на основную сплоченную, но поредевшую массу воинов Катилины с флангов. Манлий и неизвестный фезуланец пали, сражаясь в первых рядах, не отступив ни на шаг. Заметив, что его войско рассеяно и он остался с кучкой солдат, Катилина, помня о своем высоком происхождении и славе своего рода, бросился в самую гущу врагов и пал в жестокой схватке.
Только когда битва завершилась, можно было увидеть, сколь велики были отвага и мужество в войске Катилины. Едва ли не каждый павший катилинарий, испустив дух, лежал на том месте, какое занял в начале сражения. Несколько человек в центре, которых рассеяла и истребила преторская когорта, лежали чуть поодаль, все, однако, раненные в грудь. Самого Катилину нашли далеко от его солдат, среди трупов врагов. Он еще дышал, и его лицо сохраняло печать той же неукротимости духа, которой человек этот был славен при жизни. Из всего войска катилинариев ни один полноправный гражданин не был взят в плен, так мало щадили они жизнь — как свою, так и неприятеля. И эта победа, одержанная войском римского народа над римлянами, не была ни радостной, ни бескровной, ибо все самые стойкие бойцы либо пали, либо остались на поле боя тяжело раненными. Многие воины, вышедшие из лагеря осмотреть поле боя, находили, переворачивая многочисленные тела врагов, один — близкого друга, другой —’ гостеприимца или родственника, а некоторые узнавали и своих недругов, с которыми бились в этом ужасном и братоубийственном сражении. Так в этот скорбный день все войско испытывало смешанные чувства — ликование перемежалось со скорбью, а горе затмевало радость победы.
Да, в жестоком сражении Республика потеряла многих своих сыновей. Но сколь ни велико было кровопролитие, оно уберегло Рим от пламени губительных и страшных пожаров и жуткого кровавого потока, могущего затопить собою не только весь Город, но и всю Италию. Трудно даже представить себе, до каких пределов могла дойти ярость негодяев, мечтавших о восстановлении собственного благополучия на руинах своей страны и крови своих соотечественников. Благоразумие и бдительность Цицерона спасли республику от тяжкой опасности. Однако римляне были не слишком признательны ему за это, так что короткое время спустя изгнание стало единственным ощутимым вознаграждением великодушному и благородному консулу. Родственники и друзья заговорщиков нашли средство возбудить к нему в народе подозрительность, сплетя вокруг отважного консула паутину интриг, жертвой которых он пал. Однако вскоре Рим был наказан за свою неблагодарность: столица мира в Цезаре нашла того дурного гражданина, который, оказавшись много счастливее Катилины, разрушил здание общественной свободы и стал тираном собственного отечества.
Место действия — Рим.
Время действия — 4 год н. э. год
757 от основания Города
6
Заговор, в котором заметное участие принимал Гней Корнелий Цинна Магн, имел место в 757 году от основания Города, в консульство Элия Катона и Сентия Сатурнина.