Именно с таким намерением вошли они во дворец и в покои Джулиано, вошли непринужденно смеясь и улыбаясь, и шутливым тоном просили его поторопиться, ибо, как было сказано, они похищают его, чтобы вести в церковь. Джулиано отвечал им, что имеет все основания туда не ходить[186], но они так настаивали, что он в конце концов сдался. Все сели в повозку и в течение всего пути шутили и смеялись. Франческо, сделав вид, что нежно обнимает друга, проверил, нет ли на нем под одеждой панциря; но Джулиано продолжал беззаботно шутить, ничего не замечая и тем совершенно развеяв его подозрения. Так все трое прибыли в собор.
При виде давно ожидаемой жертвы заговорщики испытали огромное облегчение, даже радость. Наступал долгожданный миг, ждали сигнала, по которому четверо убийц должны были одновременно обнажить спрятанные кинжалы. Первым нанес удар проворный Бандини — удар в самое сердце. Юный Джулиано Медичи упал, но Франческо, не уверенный в том, что он мертв, пронзил его еще несколькими ударами с такой яростью и остервенением, что невольно ранил самого себя в ногу. Верный друг Джулиано флорентийский дворянин Лоренцо Нови, очень привязанный к семейству Медичи, схватился за меч, горя страстным желанием отомстить за друга, но Бандини повернулся к нему, отбил удар и с одного выпада сам поразил несчастного, мертвым павшего к его ногам.
С другой стороны, у остальных заговорщиков, успех был не столь заметным. Антонио ди Вольтерра, сраженный совершенно несвоевременным страхом при мысли о предстоящем ему святотатстве, вместо того, чтобы пронзить кинжалом грудь Лоренцо Медичи, лишь взмахнул им перед лицом своей жертвы, даже не задев ее. Священник Стефано выказал еще меньше мужества и решимости, прежде чем нанести удар, он принялся истошно вопить: «Предатель! Ах! Предатель!» Лоренцо мгновенно все понял и, поднявшись с колен, сумел уклониться от удара. Кинжал Стефано, который должен был поразить его через спину в живот, слегка ранил юношу в плечо и еще один раз, но вовсе не опасно, в шею. Лоренцо выхватил меч и, отбивая удары, сыпавшиеся сейчас на него со всех сторон, сам начал теснить противников. Сторонники его дома устремились к нему на помощь и помогли отступить в ризницу, в которой он укрепился с двумя или тремя верными ему людьми. Без этой предосторожности он непременно испытал бы участь своего брата, потому что теперь в дело вступил Бандини, намереваясь непременно добить жертву, ускользнувшую от оружия менее удачливых и дерзких убийц. Нельзя ни представить, ни описать ужаса и смятения, которые охватили храм. Поднялся страшный, душераздирающий крик. Всюду виднелись одни лишь разъяренные лица, залитые кровью глаза и вырванные из ножен мечи. Одни рвались вперед, чтобы узнать причину беспорядка, другие, намереваясь бежать прочь и натыкаясь на ворвавшихся, падали навзничь с громкими криками прямо у дверей собора, в которых теснилась громадная толпа народа.
Упавших топтали ногами, многие падали замертво от удушья, задавленные толпой. Страшно кричащие женщины лишь усиливали всеобщий ужас, одним словом, никто и никогда не видел зрелища более ужасного. Антонио ди Вольтерра и священник Стефано, пытавшиеся скрыться в толпе, были найдены и изрублены. Тела их были отданы в полное распоряжение разъяренного народа. Жалкие остатки их трупов долго потом таскали по городу. Кардинал укрылся за алтарем, вокруг которого живой стеной, буквально живым щитом стали священники, с большим трудом отстоявшие его жизнь, поскольку сторонники дома Медичи хотели умертвить и его как сообщника столь гнусного заговора.
Бандини, зажав в руке кинжал, с которого стекала кровь, с дикой отвагой и яростью в очах, пробился сквозь толпу и скрылся, — никто не осмелился его остановить. Он сразу выехал из Флоренции и сначала направился в Венецию, потом в Турцию.
Франческо, хотя и раненный, тоже проложил себе дорогу с мечом в руках и, призывая народ к восстанию, попытался сесть на коня. Однако нанесенная собственной рукой рана не позволила ему это сделать. Друзья отнесли его в дом и уложили в постель. Именно в ней он дожидался окончания действия, к которому должны были привести усилия Якопо де Пацци и графа ди Монтесекко, со своими сторонниками и небольшими отрядами солдат стремящиеся захватить город и поднять жителей Флоренции на борьбу. Однако вскоре стало ясно, что это им не удалось.
В то время как в кафедральном соборе разворачивалась столь ужасная трагедия, Сальвиати, архиепископ города Пизы, которому остальные заговорщики поручили захватить дворец правительства, взяв с собою трех верных сообщников, в окружении сотни вооруженных перуджийцев[187], направился в Палаццо Пубблико под предлогом сообщения тамошним магистратам какого-то важного дела. Чезаре Петруччи, в это время гонфалоньер Республики, велел ввести Сальвиати и двух-трех его людей в зал совета. Некоторые из заговорщиков и перуджийцы остались в просторном приемном покое и совершенно неожиданно для себя были там заперты.
Архиепископ хотел говорить о своем мнимом деле, как вдруг то ли по природной робости, то ли неожиданно представив себе всю дерзость задуманного предприятия, смешался и начал путаться, задыхаясь от волнения, так что, почувствовавший недоброе гонфалоньер, стремительно встав со своего кресла, вышел из зала, и громко крича: «К оружию!» — велел охране арестовать толпящихся в приемном покое заговорщиков, уже догадавшихся о своей участи. Затем, получив известия о случившемся в соборе, он вернулся со своими людьми в зал, велел схватить сопровождавших Сальвиати людей и выбросить их из окон дворца, а самого архиепископа без суда и следствия повесить здесь же, под потолком зала флорентийского совета.
Однако не все шло так гладко, как рассчитывал гонфалоньер: перуджийцы, запертые внизу, не собирались складывать оружия, напротив, они выломали двери и овладели всем первым этажом дворца (Palazzo dei communi), осадив правительство, запертое и забаррикадировавшееся на втором этаже. Тем временем Якопо де Пацци и граф Монтесекко продолжали носиться по улицам во главе сотни-другой солдат, призывая к свободе народ, который и не думал отвечать на их призывы: тогда Якопо, отчаявшись поднять хоть какое-нибудь восстание и боясь быть захваченным врасплох и уничтоженным превосходящими силами противника, оставил свои тщетные попытки, пустил лошадь галопом в сторону городских ворот и спасся бегством в сторону Романьи. Монтесекко, и не думавший бежать, вскоре был арестован.
Флоренция сотрясалась от гула и криков одобрения и похвал, возносимых в честь рода Медичи, на головы врагов семейства сыпались неисчислимые проклятия.
С триумфом Лоренцо был отнесен к себе во дворец, в то время как по улицам города волокли окровавленные трупы заговорщиков, воздев их головы па пики и мечи. Дома всех без исключения представителей рода Пацци были осаждены, взяты штурмом, разграблены и сравнены с землей с невероятной быстротой. Франческо под охраной солдат отвели во дворец Медичи. Оскорбления и крики толпы не могли заставить его измениться в лице. Он гордо и уверенно глядел на тех, кто его вел. Однако ярость и горькие сожаления иногда вырывали из его груди глухие вздохи, очень похожие на стоны. Подвергнув всем видам унижений и оскорблений, его повесили рядом с архиепископом пизанским, а впоследствии бросили тела на потеху толпе.
Граф Монтесекко был обезглавлен, но кардинал Джироламо Риарио избежал смерти лишь благодаря вмешательству папы и уважению к нему со стороны Лоренцо Медичи. Все Пацци были объявлены врагами отечества. Якопо, схваченный уже у подножия Альп, был привезен во Флоренцию и брошен в Арно. К смерти были приговорены некоторые из его родственников, не принимавшие никакого участия в заговоре и даже до самого рокового дня не знавшие о его существовании. Гульельмо де Пацци[188], зять Лоренцо Медичи, был изгнан из города. Бандини, бежавший в Турцию, не нашел там надежного убежища. Султан, велев привести его, спросил, христианин ли он. «Да, я христианин», — отвечал Бандини. «Веришь ли ты, — спросил государь мусульман, — что Бог твой пребывал над жертвенным алтарем, который ты осквернил?» «Верую», — отвечал Бандини. «Так неужели же, о негодяй, — воскликнул султан, — ты полагаешь, что я соглашусь принять среди своих подданных и пригреть у себя на груди человека, который предал в присутствии своего Бога того, кого за минуту до этого обнимал и называл своим лучшим другом? Я оскорблю небо, если спасу тебя от правосудия. Убирайся, несчастный. Достаточно того, что я живым допустил тебя к себе». Сказав это, султан велел выгнать флорентийца из дворца. Послы Лоренцо, прибывше специально за ним в Порту, прямо у ворот схватили его и отвезли на родину, заставив там заплатить за свое преступление.
186
Как нам теперь ясно, Джулиано неоднократно получал известия, смутные и неопределенные о том, что нечто серьезное затевается против республики и его семьи, но тайну заговора так и не открыл.
188
Он был женат на сестре Медичи. И хотя не был виноват, его хотели убить, однако супруга спасла ему жизнь.