В то время, как вел он свои приготовления, король Франции Филипп Отважный[210] послал к нему спросить, в какую же из арабских стран намерен он направиться, и предлагал свою помощь и деньги. Арагонец, не открыв ему правды, принял предложение своего шурина[211], и Филипп, смущенный такой великой скрытностью, просил короля Сицилии быть настороже, но Карл, слишком уверенный в собственной отваге и могуществе, не придал особого значения словам французского короля и приготовлениям арагонцев.
Между тем Джованни ди Прбчида, в одежде монаха путешествуя по Сицилии, всюду готовил своих сторонников к общему выступлению. Заговорщики собрались в Палермо на праздник Пасхи, который в этом году выпадал на 29 марта, и случилось так, что именно накануне этого дня один из французов изнасиловал местную женщину. Узнав об этом, сицилийцы взялись за оружие. Французские солдаты поддержали своего соотечественника. И повод этот стал началом знаменитой резни, получившей название «Сицилийской вечерни», поскольку сигналом к ее началу послужил звон колоколов, призывающих людей по всему острову на вечернюю молитву. Именно с этого момента и началось всеобщее истребление французов: их убивали без различия звания, пола и возраста, больше не было почтения ни к родственным, ни к дружеским узам. Жестокость дошла до того, что беременным французским женщинам вспарывали животы, чтобы не оставить на Сицилии и следа этой ненавистной нации. Все дышало ненавистью и местью. И все-таки был пощажен и избежал смерти некий провансалец, Гильем де Порселет, правитель небольшого города Калафатимы, известный в этом городе своей скромностью, добротой и справедливостью. С почестями был он отправлен на родину, оказавшись единственным из 8 тыс. французов и француженок, кто оказался достоин такой чести, — все остальные были умерщвлены самым различным образом. Кровавая трагедия произошла не только в Палермо, все остальные города острова следовали примеру столицы и с удовольствием проливали кровь французов.
Довольно долго Карл ничего не знал о происшедшей трагедии: с острова не поступало никаких вестей. Трудно представить себе чувства, переполнившие душу этого необузданного человека, когда стало ясно, что на острове произошла ужасная драма. Был срочно снаряжен флот, который предназначался для похода на Константинополь, а теперь, выйдя в открытое море, взял курс на Мессину и блокировал ее порт. Жители города, хорошо представляя степень угрожающей им опасности и боясь не устоять, просили помощи у папского легата, умоляя любыми средствами примирить их с королем. Но Карла еще больше разгневало то, что его подданные смеют торговаться и выставлять какие-то условия своему господину. Он прямо заявил, что лишает их всякой надежды на примирение, так что мессинцам оставалось готовиться к мужественному отпору. Король держал военный совет, решая, следует ли, не щадя, уничтожать город осадой и штурмом, рискуя обратить его в пепел, или дать его жителям несколько дней покоя, чтобы вынудить их самих вывесить белый флаг и принять все его условия. Некоторые советники короля призывали его к мести.
«Сир, — говорили они, — неужели вы позабыли о злодеяниях сицилийцев? Ваша слава требует смыть кровью преступников память об ужасном преступлении, совершенном ими против французского народа. Вот единственная причина вашего похода, не забывайте же о ней под влиянием иных обстоятельств и соображений. Воспользуемся ужасом, который обуял мессинцев при виде вашего войска. Если мы будем медлить, они успокоятся и приготовятся к осаде».
Более умеренные военачальники, безусловно стремившиеся к победе, но желавшие сохранить жизнь своих солдат, добивавшиеся цели менее дорогой ценой, возобладали. «Не найдется, — убеждали они, — ни одного мессинца, который не пожелал бы скорее пасть с оружием в руках, чем видеть, как будут грабить его дом, заковывать в цепи детей и насиловать его жену. Конечно, они будут насмерть сражаться против яростного и беспощадного врага. И сколько тогда храбрых солдат мы потеряем при взятии города? И даже когда возьмем его, сможем ли мы сами радоваться собственной победе? Разрушенные и обезображенные огнем стены домов, горы трупов, реки крови на улицах, город, обращенный в пустыню, — вот ужасное зрелище, которое будет представлять нашим глазам Мессина. С другой стороны, если судьба станет благоволить мятежникам и мы потерпим поражение, нам не только придется оплакивать потери, но и краснеть за наше поражение».
Карл колебался, считая такое предложение неуместным. Он был уверен, что времени терять нельзя и следует как можно скорее и решительнее покончить с Мессиной — за ней стояла вся Сицилия. Но самым удивительным было то, что, всегда и во всем слушаясь своего чувства, повинуясь лишь своему настроению, он не отважился или не смог настоять на этот раз на своей точке зрения. Мнение умеренных возобладало, началась длительная осада города. Поэтому у восставших было время укрепить город и спокойно ожидать помощи из Арагона.
Тем временем король Педро прибыл в Палермо, жители которого встретили его как освободителя. Он написал Карлу и гордо повелел ему удалиться из Сицилии, в противном случае угрожая силой вытеснить его с острова. Карл отвечал ему в том же духе, а позже, принужденный все-таки снять блокаду с Мессины, послал дону Педро письмо, полное самых грубых оскорблений, до которых никогда не следовало бы опускаться монарху.
Но обвинения и угрозы Карла Анжуйского нисколько не смутили арагонского короля. Честолюбивый, твердый в исполнении принятых решений, деятельный и осторожный, спокойный и уверенный в себе как во время успехов, так и во время поражений и неудач, он умел, нисколько не стесняясь в выборе средств, всегда достигать намеченной цели. Кроме этого ему помогали опытные и даровитые полководцы[212], которые каждый день добивались для короля новых и новых успехов, укрепляя его власть в новых владениях. Папа, не желавший отдавать сицилийский трон столь могущественному монарху, пытался остановить его угрозами отлучения от церкви. Но король Арагона лишь смеялся над громами и молниями Ватикана, гораздо больше опасаясь войск Франции, Тосканы и Ломбардии, посланных на подмогу его сопернику. Если бы Карл сумел извлечь для себя пользу из этой помощи, возможно, ему не составило бы труда вернуть себе сицилийскую корону, но он угодил в ловушку, устроенную арагонцем. Тот, опасаясь, что не сможет долго держаться против мощных сил объединенной коалиции, предложил Карлу прекратить распри, решив дело рыцарским турниром, в котором должны были биться по сто рыцарей с каждой стороны, включая и двух королей. Карл, в гораздо большей степени отважный, чем осторожный, посчитал, что будет обесчещен, если откажется от предложения. Он принял вызов и выбрал местом сражения город Бордо во Франции, в то время принадлежавший королю Англии.
В назначенный день Карл прибыл на место необычайной дуэли, однако противник его не появился. В планы короля Арагона вовсе не входило присутствие на турнире. Дон Педро всего лишь хотел удалить Карла из Италии и тем помешать ему воспользоваться помощью, спешащей к тому из Франции. Признаем, подобное поведение не делает ему чести, более того, оно пятном легло на его репутацию в глазах всех королей Европы, но он сумел извлечь из него пользу, потому что остался хозяином уже захваченного им трона. Конечно, чтобы вернуть утраченное, Карл предпринимал отчаянные, но безуспешные усилия, но смерть застигла его врасплох во время одного из походов, позволив оставить своим потомкам всего лишь часть своего обширного наследства — королевство Неаполитанское — и одни лишь претензии на все остальное. Суровость его правления лишила его Сицилии и вызвала восстание, трагически закончившееся для всех обитавших на острове французов.
210
Филипп Смелый, или Отважный, король Франции с 1270 по 1314 год, из династии Капетингов, сын Людовика IX. В 1270 году участвовал в 8-м крестовом походе.