Жизнь порой создает такие замысловатые узоры и хитросплетения, что и стихийная фантазия отдыхает. Одним из таких рисунков с сочными, колоритными линиями является история частной жизни блестящего писателя и поэта Бориса Пастернака. Трогательно сентиментального, выразительного и смелого в своем творчестве — и до боли и досады наивного, инфантильного в личной жизни. Три совершенно различных женских портрета дополняют его изменчивый образ. Часто его жизненные решения казались загадочными и противоречивыми. Но это только на первый взгляд.
Действительно, отчего Борис Пастернак разлюбил замечательную женщину — интеллектуалку Евгению Лурье? Распутывание любого клубка отношений в паре нелишне начать с настойчивого повторения, что не бывает одного виновного в крушении семейного корабля. Романтичный и чувствительный, Борис Пастернак был явно психологически недозревшей личностью, слишком податливой для внушений и манипуляций. Женился он, прямо скажем, по ребячливости, вняв мимолетному совету (или настоятельной рекомендации) брата девушки, которую взял в жены. В стиле больных иллюзиями (относительно женщин) Г енриха Шлимана или Василия Кандинского. Оттого и расплата, оттого и вышли девять лет с первой женой если не кандалами, то психологическим капканом для непредусмотрительного человека.
И все-таки, только ли в незрелости молодоженов дело? Только ли в том, что они друг друга слишком мало и слишком плохо знали? Сама по себе незрелость и скоропалительность брачного решения — это скорее фактор риска, но никак не причина разводов. Действительно, первая избранница Пастернака Евгения Лурье была и интеллигентна, и достаточно привлекательна (несмотря на то, что он считал ее слишком худой), и честолюбива (предпосылка возможной самодостаточности), и к творчеству неравнодушна (намереваясь стать художницей, она демонстрировала все предпосылки к духовному развитию). Однако имелись у нее свои «но»…
Очень важный, если не ключевой момент в совместной жизни Бориса Пастернака и Евгении Лурье — отсутствие понимания женщиной мотивации и вообще стремлений мужчины. Любой мужчина потенциально настроен на миссию, большую или малую, зависящую от условий его воспитания и становления как личности. Раскрыть и поддержать эту миссию — едва ли не главное предназначение женщины и залог успешности ее же личной жизни. Борис Пастернак происходил из семьи с деятельным мужским началом (Леонид Пастернак мог бы служить великолепным примером для подражания), но в нем верх одержали качества скорее женские — тоскливая чувственность и несколько плаксивая мягкость, что, впрочем, для поэзии стало отменным подспорьем. Однако нас больше интересует образ Евгении.
Итак, девушке подарили оранжерейного принца, завернутого в искристую, конфетно шуршащую обертку. И что же? Она вынудила Пастернака с самого начала обслуживать ее, присматривать за ней, наконец, способствовать ее восхождению на творческий Олимп. Да и обеспечивать если не роскошный, то вполне безбедный быт, в условиях которого можно порхать бабочкой-принцес-сой, королевой мотыльков. Как заметил друг Пастернака писатель Борис Пильняк, «Боря у нее был на посылках».
Но дело вовсе не в том, что Евгения намеревалась затмить мужа собою. А в том, что она вообще всерьез не воспринимала его мужское дело. Принимала его как нечто обязанное ее жизнь всесторонне обустроить — от прислуги и няни до капризов с напыщенными претензиями на творческие порывы. Более того, воображая себя значительной художницей, она сама являлась преградой для деятельности своего мужчины. Наиболее интересным в этом плане может оказаться откровение их сына: «Он [Пастернак] был очень сконцентрирован. Вероятно, гениальность Пастернака и выражалась в том, что если ему не давали работать, то он заболевал. Это было причиной, почему они расстались с мамой. <…> Они расстались, потому что два художника не могли ужиться в таких условиях. Мама думала, что он поступится своей работой, но для отца это было бы трагедией». Этих слов уже предостаточно для понимания того, что их семейная жизнь просто не могла сложиться, они были из разных миров, оба и виноваты и невиновны…
Евгения умудрялась демонстрировать вопиющую дисфункцию жены и матери: она не умела быть практичной и не училась этому, не умела воспитывать, взращивать сына и не пыталась освоить это искусство, наконец, она не умела быть женой, которая создает мужчину. В результате потенциал взаимного уважения и желания общаться эта пара быстро растеряла, а угасшая страсть и отсутствие общих интересов сделали дальнейшее пребывание вместе невозможным.