Евгения умудрялась демонстрировать вопиющую дисфункцию жены и матери: она не умела быть практичной и не училась этому, не умела воспитывать, взращивать сына и не пыталась освоить это искусство, наконец, она не умела быть женой, которая создает мужчину. В результате потенциал взаимного уважения и желания общаться эта пара быстро растеряла, а угасшая страсть и отсутствие общих интересов сделали дальнейшее пребывание вместе невозможным.
В своем исследовании перипетий семейной жизни Пастернака Тамара Катаева приводит замечательное свидетельство. Адресованное матери фактически в момент распада семьи (март 1930 года) письмо указывает на творческий кризис, который случился с поэтом на фоне кризиса житейского, бытового. Для человека, живущего литературой и искусством, пробивающего себе путь на этом поприще и при этом мягкотелого, остро переживающего малейшие нестыковки в мирской жизни, это недопустимо. Пастернак начал понемногу терять себя, свое творческое лицо. Но дело и в том, что жена абсолютно не интересовалась главным жизненным вопросом мужа. Грубейшая ошибка женщины была на духовно-душевном уровне, где она не оказывала поддержки, не излучала веры, не выказывала искреннего интереса. Следствие этой ошибки — разобщенность и несовместимость. Истоки этой эмоциональной пустыни — в зацикленности Евгении исключительно на себе. Не умеющий дарить высокое чувство редко может рассчитывать на любовь. В данном случае оба — и муж и жена — не пробовали трудиться по-настоящему на общем семейном поле, оба были аморфными и самовлюбленными, потому их спорадически возникшая связь была обречена.
«Женя — как птичка из сложенного листа бумаги, искусственная, неживая, симметричная жизнь»… «Женя была холодна, требовательна, ленива, она хотела стать художницей, Пастернаку негде было это купить», — это великолепная аранжировка ее образа от Тамары Катаевой.
Евгения Лурье не желала (да и не пыталась) понять мужа, она и не намеревалась создавать пару. От брака ожидала исключительно решения собственных проблем, порожденных эгоцентризмом и камуфлированных под жажду творчества. Собой она не просто заслоняла мужа, но оттесняла его от созидательного творчества. Вместо формирования миссии мужа она старательно убивала в нем желание эту миссию исполнять. Витая в облаках собственных иллюзий, но так и не сумев дотянуться до духовного развития, она разрушала все вокруг своей кощунственной непрактичностью.
В какой-то степени представляется похвальным стремление этой женщины быть вровень с мужем, быть горделивой, самостоятельной и самодостаточной личностью. Но это стремление скорее показное, оно абсолютно ничем не подкреплено, кроме непомерных амбиций — женской формы честолюбия. Она не нашла в себе сил выйти за пределы зоны комфорта, которую ей, как великовозрастному и беспомощному птенцу, устроил супруг. Было бы несправедливым сказать даже такое: «Эта женщина себя искала, но ей чего-то не хватило». Она только говорила, что себя ищет, она подписала протокол о намерениях, огласила желание, но не двинулась дальше этого. И ее семейный опыт показал, что это хуже, чем вовсе не искать ничего. Противопоставляя себя сосредоточенному на творческой работе мужу, она не могла не вызывать раздражения своей псевдотворческой бравадой. Следствием этого стал уход мужчины к очень земной, невзыскательной, более живой и осязаемой женщине.
Негативный опыт семейного строительства Евгении Лурье примечателен срабатыванием одного из важнейших принципов отношений в паре — сбалансированности. Попытка Евгении предстать существом духовным, отбросив на задний план эмоциональную связь, энергетический обмен с партнером, привела ее к краху. Вообще же, творческое начало у женщины само по себе не может замещать жизненную практичность, оно способно лишь ее дополнять, если только женщина собирается сохранить семью. Один из двоих должен брать на себя решение насущных задач, и если никто в паре не готов к такой ответственности, союз неминуемо разрушается и умирает. Длительность этого умирания зависит от индивидуальных особенностей участников семейного строительства.
Но что же Зинаида Нейгауз? Очень приземленное существо, весьма аппетитное и сексуально выраженное на момент встречи. О последующем крушении отношений писателя с нею со свойственной ей легкостью выдавать сразу весь пакет очевидного сообщает Тамара Катаева: «Зинаиду Николаевну он [Пастернак] душой оставил после того, как она оставила его телом…». Однако попробуем неспешно проследить за развитием событий.