Выбор второй жены осуществлялся нашим героем как бы в качестве контрудара, компенсации отсутствующих элементов. Этот выбор предполагал решить преимущественно те проблемы, что возникли в первом браке: непрактичность жены, ее физическая для него непривлекательность и отсутствие страсти. Рискну предположить, что советский нобелевский лауреат никого не любил, кроме самого себя, от назойливых окружающих и от общественного мнения откупался деньгами, и эгоизм его заметно превосходил норму, необходимую для активного творчества. Даже сына своего он предпочитал наблюдать издалека. Конечно, он не был со своими близкими таким бездушным эгоцентристом, как Карл Маркс или Пабло Пикассо, но мягкая, порой эмоциональная заботливость писателя, призванная подменить любовь, не компенсировала суровости поступков. Такому холодному в своей монументальности королю нужна скорее помощница-прислужница — робкая, смиренная, жертвенная. С такими качествами души, как у Анны Сниткиной-Достоевской. Умеющей все обустраивать, но не теряющей себя.
Зинаида Нейгауз такой не была. В противовес безвольной и высокомерной Евгении Лурье она не смогла полюбить в себе личность, не научилась быть другом, с которым можно общаться как с равноценным партнером. И потому, когда страсть естественным образом (как у всех на свете) угасла, перейти на новый уровень отношений она оказалась неспособной. Зато, убивая себя тяжелой работой, она подавляла в себе женственное, женское.
Многое может прояснить один нетривиальный вопрос: почему Зинаида так легко разрушила прежнюю семью? Она имела любящего мужа — знаменитого пианиста, двух рожденных от него мальчиков, у нее с Генрихом Нейгаузом было общее поле деятельности
— музыка, на котором она могла себя ощущать оцененной, почти равной, почти самодостаточной. Муж ее, мягкий, нежный, увлеченный работой человек, не давал ей повода усомниться в верности. Может быть, подверженная чувствам, атакованная безумным обстрелом страсти другого мужчины, она просто поддалась и поплыла по течению жизни? Щелчок — и сработало запрограммированное в ней взрывное устройство, нарушившее баланс между допустимым уровнем увлечения и безопасностью? Возможно, она надеялась на то, что предложенная Пастернаком любовь-увлечение, сугубо физического толка, окажется мимолетным вихрем, который покружит-покружит и отпустит ее на прежнюю орбиту. Уступила моменту, поддалась мимолетному напору ощущений и… погибла, как мотылек, который слишком близко подлетел к огню. Проявила неслыханное легкомыслие, безволие, поставила телесное выше духа, выше великого женского. Потому и результат вышел плачевный.
Конечно, мы тут вправе вспомнить, что и выдающаяся Козима Вагнер тоже оставила мужа, имея от него двоих детей. Оставила композитора фон Бюлова в пользу композитора Рихарда Вагнера. Оставила спокойное ласковое море, уступив штормам, ураганам, остервенелости чувств. Оставила слабость в пользу силы — так бывает у женщин, и в таких случаях стоит выдвигать больше обвинений брошенному мужчине, чем уходящей женщине. Можно с уверенностью сказать, что Козима Вагнер была фон Бюлову хорошей и верной женой — и таковой бы осталась, если б не демон на пути.
Можно предполагать, что профессиональная пианистка Зинаида Нейгауз также оставалась бы отменной половинкой для искристого музыканта, любимца эстетствующей публики Г енриха Нейгауза, но, как и у Козимы с фон Бюловом, тут присутствовала какая-то недостаточность. Вероятно, силы пламени, извечной жажды стать королевой. Если так, то в случае Зинаида1 проявилась основная формула жизни: «За все нужно платить!» И заплатила она жестоко — по двойному тарифу. Жизнь ее разбилась вдребезги. Она, может быть, не ожидала, что Пастернак-разрушитель будет отчаянно искать новую жену, новую семью, дабы сберечь Пастернака-творца? Минула страсть писателя, с которым она не могла играть на рояле в четыре руки, а сестрой по разуму изначально стать не могла.
Потому что собой никогда всерьез не занималась. Не исключено, что и трагическая кончина старшего сына — все та же часть расплаты и удручающего самопрограммирования отрезвевшей Зинаиды. Не потому ли она своего среднего сына боготворила как пианиста (ностальгия по утерянному счастью с первым мужем), а младшего (от Пастернака) снисходительно ограждала от музыки. Нет, младший играл, конечно. Но какой тайный шифр можно обнаружить в записанном одной наблюдательницей восклицании матери: «Зинаида Николаевна возмутилась: как я могла перепутать блистательную игру Стасика с Лёниными экзерсисами?»