Изображая из себя лояльного союзника наполеоновской Франции, Пруссия на деле готовилась к новой схватке. Ждать оставалось недолго. В 1812 г. прусские части вместе с Великой армией Наполеона вторглись в Россию. Действовали они самостоятельно на дальнем фланге и особого рвения не проявляли. А когда французский император с жалкими остатками некогда грозного войска откатился за Неман, смысла воевать с Россией и вовсе не стало. И прусский генерал Йорк – пока еще без официальной поддержки робкого короля Фридриха Вильгельма III – заключил с русскими 30 декабря Тауроггенскую конвенцию о совместных действиях против Наполеона.
1813 год открыл эпоху возрождения Пруссии. Страна освобождается от французского ига и на некоторое время становится духовным лидером Германии. Национальный подъем против французских оккупантов принял огромные масштабы. Армия, в которую в течение года влилось 280 тысяч человек – около 6 % от всего населения страны, – в кровавых битвах смыла недавний позор. Казалось, что этот мощный порыв сможет принести Германии долгожданное единство. Однако консерватизм европейских монархов, опасавшихся, что национально-освободительное движение немцев станет слишком народным и чересчур демократичным, способствовал сохранению немецкой раздробленности.
Наполеоновским войнам пришел конец – и реформы начали постепенно сворачиваться. Согласно решениям Венского конгресса 1815 года, на территории бывшей Священной Римской империи германской нации был образован Германский союз – аморфное объединение более чем 30 государств, лидерство в котором прочно удерживала Австрия. «Время героев прошло, время филистеров наступило», – справедливо заметил Георг Кауфман [3]. Повсеместно отменялись свободы, реакция торжествовала победу – наиболее зримым ее проявлением стали знаменитые Карлсбадские постановления 1819 года, которые вводили жесткий контроль над прессой, университетами и общественными организациями с целью не допустить распространения революционных идей. Пруссию тоже не обошли стороной эти перемены. Король полностью забыл свои недавние конституционные обещания. Реформаторы – как военные, так и гражданские – стремительно сходили с политической сцены.
Однако полностью вернуться в прошлый век было невозможно. Под внешне спокойной поверхностью, постепенно покрывавшейся ряской, ждали своего часа новые силы. Всплеск национализма, который Германия пережила в эпоху Освободительных войн, не прошел бесследно. Идея германского единства, соединившись с идеей конституционного правления, приобретала все большую популярность в немецком обществе, в первую очередь среди представителей интеллектуальной элиты и постепенно усиливавшей свои позиции торговой и промышленной буржуазии. Карлсбадские постановления могли затормозить, загнать вглубь, но не остановить этот процесс.
Несмотря на определенные усилия Гогенцоллернов по развитию промышленности, Пруссия начала XIX века оставалась преимущественно аграрной страной. В особенности это относилось к районам восточнее Эльбы, которые были в Средние века отвоеваны у славянских племен и заселены немецкими колонистами. Здесь преобладало крупное дворянское землевладение, владельцам поместий – юнкерам – принадлежали значительные административные и судебные полномочия. Дворяне играли большую роль в прусской армии и государственном механизме, являясь привилегированным сословием. В эпоху, когда на гребне европейского Просвещения начали распространяться идеи народного суверенитета и парламентского правления, именно юнкеры стали главной опорой прусской монархии. Однако поддержка, которую дворяне оказывали королю, была совсем не безоговорочной; в их менталитете сохранилось многое от феодальных времен, когда каждый землевладелец был полновластным хозяином поместья и с большой неохотой допускал вмешательство центральной власти в свои дела. В этом плане особенно показательна история, произошедшая в сражении при Цорндорфе в ходе Семилетней войны. Командовавший прусской кавалерией генерал Зейдлиц, несмотря на неоднократные категоричные приказы монарха, до последнего держал свои части в резерве и нанес удар только тогда, когда сам посчитал это нужным. Сочетание верности короне и готовности защищать собственные интересы, доходившей до откровенного фрондерства, было характерной чертой остэльбского юнкерства.
Однако государственный аппарат в XVIII веке был немыслим без трудолюбивых, полностью преданных монарху профессиональных чиновников. Юнкеры в силу названного выше обстоятельства не всегда годились на эту роль, к тому же подавляющее большинство из них предпочитало делать военную карьеру или управлять собственными владениями. Сидеть в кабинете над грудой пыльных бумаг считалось не слишком достойным занятием для человека, чьи предки являлись практически неограниченными феодальными властителями. Именно поэтому в прусском государстве все большее значение приобретали выходцы из буржуазных слоев, которые формировали потомственную бюрократию. Их доля была велика и среди представителей свободных профессий и технической интеллигенции, от которой в возрастающей степени зависела мощь государства. Многие из них впоследствии получали дворянские титулы.