Документы пересмотрели быстро, впопыхах.
— Мы протестуем, — сказал с достоинством профессор Крутояр, — мы требуем объяснения. Кто позволил вам делать обыск на гражданском судне? Мы пользуемся...
— Сеньор, нам хорошо известно, что вы пользуетесь... — прервал его лихой офицер и вскинул руку к высокой фуражке с массивной кокардой. — В районе, к которому вы продвигаетесь, объявлено осадное положение. Прошу не оказывать сопротивления и показать ваши вещи.
Осмотр не занял много времени. Желтые круги от карманных фонариков быстро обшарили стены, чемоданы. Профессор Крутояр, следя за торопливыми движениями солдат, понял, что в эти минуты на маленьком кораблике начался первый акт тяжелой борьбы между ними и генералом Батисом. Рука диктатора пыталась остановить их на подступах к Верхнему Ориноко.
— Заметьте себе, сеньор, — тихо, но твердо сказал профессор Крутояр, — что за нашим продвижением следит наше посольство, а также посольство Нидерландов. Мы ищем голландского гражданина Ван-Саунгейнлера и его сына. Малейший акт насилия с вашей стороны немедленно станет известен мировой общественности.
— Не станет, сеньор Крутояр, — сказал офицер, закрывая чемодан, — потому что мы не собираемся наносить вам какие-либо обиды. Путешествуйте дальше и разыскивайте, кого вам надо. Только не забывайте, что сельва жестокая и имеет свои неумолимые законы. Помните об этом, сеньор профессор.
После посещения речного патруля никому уже не спалось. Крутояр зажег сигарету и вышел на палубу.
Сырая, сладковато-томная темнота стояла стеной перед его глазами. Сзади послышались вялые, старческие шаги, шаги капитана Пабло. Передав штурвал своему помощнику Сильвестру, капитан тоже вышел глотнуть воздуха.
— Страшные места, сеньор Крутояр, — бросил он.
— Ночь всегда кажется страшной, — сказал профессор. — Особенно когда за ней скрывается неизвестность.
— Наша ночь связалась со злыми духами. У нее свой взгляд и свои манеры, — ворчал свое капитан Пабло. — Я никогда не могу привыкнуть к здешней темноте.
— Разве вы не отсюда родом?
Нет, капитан Пабло не из этих мест. Он — из Колумбии. У них тоже жара и много солнца. И полиция такая же придирчивая, как здесь. Однако у них ночью по-другому светят звезды, и небо более голубое, и в сельве всегда слышны человеческие голоса.
Родная Колумбия погнала капитана Пабло искать счастья. Но он все прощал земле своих отцов. Ему так хорошо становится на сердце, когда в памяти оживают давно минувшие дни. Как он попал сюда? Немного надо, чтобы судьба забросила человека на чужбину. Когда он был мальчиком, отец отдал его на службу к богатому скотоводу в льяносах за жалкое пропитание и еще более жалкую одежду. Три тысячи голов скота. Целое коричневое море, море рева, ярости, бешенства, безудержной стихии. Молодым пастухам — вакеро — приходилось клеймить, доить, ловить с помощью лассо одичавших быков, а впоследствии перегонять их на бойню в Боготу. В дождливые месяцы пастухи жили в палатках на пастбищах, в сухие — на гасиенде.
— Я работал младшим вакеро. Каждый вечер вместе с товарищами загонял быков в специальные загоны для скота — корали. Тогда я и потерпел бедствие. Однажды на нас напали индейцы. Голодное, несчастное племя, что бродило в окрестных лесах, решило ограбить хозяина. Их было двести человек, нас — тридцать.
Капитан Пабло выбил трубку и спрятал в нагрудном кармане рубашки. В темноте профессор видел только его широкополую шляпу, но в воображении почему-то появился вполне зримый образ Пабло-паренька. Тот летел на возбужденном коне, припав к конской гриве. Где-то сбоку индейцы — туча стрел сыпалась на стадо. Быки начали падать. Несколько стрел попало в вожака, и он, весь окровавленный, с предсмертным ревом бросился в льяносы. Стадо бросилось за ним, как будто его погнал лесной пожар.
— Зря мы пытались вернуть шальных животных, зря летели под градом стрел за вожаком, заворачивая его в сторону. В тот день погибло триста быков. Хозяин хотел повесить меня за ноги на воротах кораллы, да меня заступилась его старая мать, знавшая мою семью. С пустыми руками я вернулся к отцу. Дома было шестеро детей, отец умирал от лихорадки. Каким-то чудом мне удалось попасть на шкиперские курсы. И вот через год я приехал сюда, на Ориноко... Это было так давно, сеньор, что иногда мне кажется, будто я никогда не жил в льяносах и не был отчаянным вакеро.
— Значит, ваша жизнь прошло на этой реке. Вы, наверное, хорошо знаете здешние обычаи, — тихо сказал Крутояр, помолчал и еще тише спросил: — Как вы думаете, почему полиция так тщательно обыскивала пароход? Неужели они всерьез надеялись найти у нас оружие или какие-то недозволенные вещи?