Когда она принесла блюда, Самсонов даже крякнул от радостного удивления. Стол индейского вождя действительно поражал щедростью. Здесь была жареная рыба, печеные попугаи с бананами. В глиняном горшке гостей ждала густая затирка "цяпу" из маниоковой муки. На больших пальмовых листьях лежали куски вареного мяса тапира и запеченные куски дикого кабана.
Все принялись за еду. Проголодавшимся гостям грубые, невкусные блюда индейского касика показались роскошным лакомством. Не прикасался к ним только сам хозяин дома. Он сидел сонный, отяжелевший, с какой-то глухой печатью грусти и безнадежности на лице. Из дальнейшего разговора путешественники узнали, что великого вождя Палеха мучает лихорадка. Кроме того, он был подавлен событиями последних дней.
— Двадцать воинов нашего племени погибли от стрел людей апиака, — сказал он и, запустив пальцы в густые черные волосы на голове, стал безжалостно раздирать себе кожу.
Он рассказал о том, как добросердечные люди племени арекуна, поверив миролюбивым заверениям Ганкаура, отправились к нему со щедрыми подарками. Жестокие апиака напоили гостей водкой и потом безжалостно убили их. Двадцать молодых ребят не вернулись домой. Лишь на третий день апиака повесили на деревьях возле реки обезображенные трупы.
Вождь вытащил трубку и стал набивать ее табаком.
— Вы чем-то провинились перед Ганкауром? — спросил Крутояр.
— Люди арекуна никому не доставляют обиды, — вздохнул Палех. — Люди арекуна хотят сеять маниок, ходить на охоту и жить со всеми в согласии. — Вождь глубоко затянулся дымом. — Черный Себастьян гневается на нас за то, что мы в прошлом году во время больших дождей приняли у себя голодных каучеро и кормили их женщин и детей. Черный Себастьян ругал меня, кричал, что застрелит...
И здесь был Черный Себастьян! Крутояр вдруг вспомнил его слова: "Туземцы ненавидят белых".
"Это вы сеете ненависть, сеньор Оливьеро, — подумал Крутояр. — Вы натравливаете людей апиака на людей арекуна. Вы боитесь, чтобы индейцы не нашли согласия с несчастными каучеро. Вы истребляете целые поселки"...
Когда Крутояр спросил Палеха, не слышал ли тот что-нибудь о белолицем путешественнике, вождь задумался. Затем поднял голову и сказал бесцветным, измученным голосом.
— Белолицые приносят нам беду. Мы боимся белолицых.
Это был ответ не столько на слова профессора, сколько на его собственные тайные мысли. Больше он не сказал ни слова. Горе угнетало его душу, и он был весь в плену своих горьких размышлений...
Солнце, пробиваясь сквозь щели в бамбуковых стенах, рассекает прохладную темноту. Дрожат в его косых стрелах мелкие пылинки, из темных углов тянет прелым духом. Крутояр, отяжелевший от пищи, окутанный дремотой, прижимает к себе сонного Олеся и слушает глухое бормотание касика.
Большое копье на стене сияет в солнечном луче. Копье длинное, хорошо, со вкусом вырезанное, с роскошной отделкой на древке. Черное дерево матово отражает свет. Крутояр вспоминает что-то, присматривается внимательнее к копью, обводит глазами просторное помещение, и вдруг ему вспоминаются слова Тумаяуа: "Великий вождь Палех забрал себе все, что принадлежало по праву распределения добычи". Неужели это из той пещеры?
Индеец переводит Касику слова профессора. Пещера древних предков! Большие подарки добрых духов! Лицо Палеха оживляется, он, с несвойственной ему легкостью встает с земли, идет в угол хижины и вскоре возвращается с потемневшими от времени вещами: женской расческой, тяжелым бронзовым наконечником для стрелы и еще какими-то костяными безделушками. Крутояр внимательно рассматривает трофеи, передает их друзьям. Это все? Старик виновато разводит руками. Все. Он многое продал белым, которые приезжали к нему со Льянос.
И тогда в разговор вмешивается Тумаяуа. Есть еще одна вещь, но, видимо, она неинтересна сеньорам. Тумаяуа просит отца принести "священную книгу белых".
Палех снова будто просыпается от своей летаргии безразличия. Идет на женскую половину хижины, долго там говорит с кем-то, наконец возвращается. В руках у него большая книга в потемневшем переплете. Тумаяуа объясняет: когда в их семье кто-то заболеет, они вырывают страницы и сжигают их на огне. И тогда злые духи покидают больного.
Дикий, суеверный мир!
Крутояр берет книгу и с горечью открывает затертый переплет. Можно было бы взять ее с собой, интересный экземпляр средневековой культуры.
— Тумаяуа, — говорит профессор, — спроси своего отца, не продаст ли он мне эту вещь?