Но сейчас они должны бороться вместе. Филипп говорил правду: пока силой оружия они не выгонят предателей, пока не наступят на пальцы латифундистам, пока не укажут на дверь своему ненасытному "американскому брату", республика будет прозябать в нищете. Свободу не покупают за доллары. За свободу борются...
— Сеньор доктор!
Короткие хриплые слова выдергивают Коэльо из задумчивости, гасят на мгновение пламя в растревоженной душе. Юноша-партизан, вытянувшись перед своим командиром, готов докладывать. Доктор Коэльо делает ему знак головой, и партизан, еще больше выпятив грудь, еще больше светясь молодым задором, восклицает:
— Сеньор! Вас хочет видеть какой-то иностранец. Мы остановили его у главного поста. Он пришел с двумя проводниками и говорит, что имеет к вам дело.
— Проведите его.
Незнакомец уже шагает через поляну. Сухой, длинноногий, в соломенной шляпе, с большой дорожной сумкой на боку, он еще издалека улыбается доктору.
— Приветствую вас, сеньор! — подходит к худенькому Коэльо, обжигает его своим искристо-откровенным взглядом и вдруг резко обнимает. — Рад видеть вас, сеньор Коэльо! Счастлив видеть вас на свободной земле
— Привет! — пробует осторожно освободиться от мощных объятий доктор Коэльо.
Великан опускает руки-шесты, поправляет на носу массивные очки и неотрывно смотрит на командира. И такая искренность, такая влюбленность светится в его взгляде, и весь он такой добродушно-ясный, приветливый, милый, что доктор Коэльо невольно тоже улыбается. Сердце ему подсказывает, что перед ним...
— К вашим услугам, академик Ван-Саунгейнлер. Что, не похож? Слишком непрезентабельный вид у академика? — хохочет он раскатисто, громко, пугая своим голосом птиц на верхушках деревьев и привлекая к себе внимание чуть ли не всего лагеря. Показывает костлявыми руками на свое разорванное одеяние, на забавную полотняную сорочку, на резиновые сапоги. Замечательный вид! Он повезет эту одежду к себе в Голландию и, не стесняясь, появится в ней на улицах родного Гронингена.
Вокруг медленно собираются командиры и бойцы отряда, с нескрываемым уважением осматривают добродушного здоровяка, перебрасываются шутками.
— Это тот, что объявил на весь мир...
— За кем гонялся сам сеньор Оливьеро...
— Неуловимый дух сельвы...
Доктор Коэльо берет своего гостя под локоть и ведет вдоль поляны, мягко и осторожно ступая по мокрой траве.
— Теперь вы больше принадлежите нам, чем Голландии, — говорит он, и рука его, сухая, жесткая, горячая, слегка сжимает локоть путешественника.
— Я хотел бы, сеньор Коэльо, немедленно отправиться с вашими людьми к горе Комо, — говорит огрубевшим голосом Ван-Саунгейнлер, и в этом голосе явственно проскальзывают нотки озабоченности. — Если мир узнает о последнем преступлении тирании Батиса, это придаст силы вашему движению в стране и на всем континенте.
Доктор Коэльо замедляет шаг. О каком преступлении говорит голландец? Иссеченное морщинами лицо старика-креола поворачивается к Ван-Саунгейнлеру. И вдруг он вспоминает слова радиограммы.
— Что вы нашли на последний тропе инков? Неужели беды прошлого так обеспокоили вас?
— Не прошлого, сеньор, — отвечает голландец. — Сегодня еще есть люди, хуже святых отцов инквизиции.
Коэльо подзывает к себе вестового. Сейчас он прикажет выделить отряд, который отправится в путь с сеньором Ван-Саунгейнлером...
Вдруг клинообразная бородка доктора странно подскакивает вверх, желтые руки судорожно ползут к горлу, сжимают его, затем сжимаются в кулаки и затем падают вниз. Все тело медленно, как завороженное, поворачивается куда-то в сторону. В глазах его стоит яркое солнце, и солнце уже прокралось в грудь, в сердце, в каждую клетку его тела. Целое половодье золота, щедрости, счастья заполняет старческую грудь, выжимая из нее радостный возглас:
— Орнандо!
Да, это его сын Орнандо, вырвавшийся из страшных лап смерти. А ты похоронил его, старый отец! А ты поторопился вычеркнуть его из жизни, оплакал этого горячего солдата, который родился для смеха и беспечности.
Вот он бежит, прыгает через костер, размахивает шляпой. И весь лагерь провожает его глазами. Орнандо бежит к отцу. Орнандо вернулся из сельвы!
— Спасибо, сынок! — говорит отец, вкладывая в эти слова и свою радость за возвращение сына, и благодарность судьбе за то, что он такой мужественный, искусный, твердый в борьбе. — Спасибо, Орнандо!