— Это да, это он любит, — согласился я с сестрой. — А чего это у вас мямми не было готового? Неделя как пасха прошла. Всегда же полмесяца готовили после этого.
— Петер и Лукас мямми любят наверное даже больше чем твой домовой. Куда ни прячь, отовсюду достанут и слопают. Ой. Заболталась. Пойду скажу, что ты проснулся, — Анью поцеловала меня в щеку и тут же умчалась.
В начале апреля мы проводили всю нашу делегацию на выставку в Бельгию. Вместе с Бергротом, Расмуссеном и Бьярновым поехал и самолично дед Кауко. А вот Шмайссер отказался ехать, а остался налаживать выпуск своих смертоносных изделий.
Правда, и Александр Бьярнов поехал со всеми не в Бельгию, а в родную Данию с деловым предложением к «Датскому оружейному синдикату». На тот самый завод, где проработал два десятка лет, пока не переехал к нам. И повёз с собой «лоадер» (loader), он же «подавач» для снаряжения магазинов к пулемёту Мадсена.
Договорится или не договорится он с бывшими своими работодателями — то дело десятое. Главное, что он попробует. Ну, и заодно, поищет желающих — опытных рабочих согласных переехать к нам. И второе, как бы не главней первого. Заряжалки мы можем и через Виккерс продавать, а со свободными и опытными рабочими у нас полный швах.
Сам «лоадер» я вспомнил тоже благодаря настойчивости своего оружейного учителя. Ему всё не давала покоя идея, создать заряжательную машинку и для пулемётных магазинов. Всё ему хотелось хоть как-то уязвить генерала Мадсена. И под его постоянный нудёж я и вспомнил машинку для снаряжения магазинов к «AR-15», а заодно и про деревянную доску-подавач. Машинку я решил приберечь на потом, а вот «лоадер» выточил из дерева и притащил Бьярнову.
До отъезда в Бельгию дед Кауко организовал патентование «этого недоразумения», как он выразился по поводу заряжательной доски, с которой чуть ли не в обнимку носился старый датчанин. Правда, успели это сделать только в части стран Европы. Но, надеюсь, это не станет проблемой для нас.
Через неделю после их отъезда умерла бабушка Тейя. Именно там, на похоронах, я и простыл. По-началу даже не обратил внимания на першение в горле и насморк. Подумаешь, такое и раньше бывало часто, но очень быстро излечивалось теплом моего домового. Но теперь-то я жил в городе, и фантастического медицинского модуля в лице тонтту в городском доме не было.
Баба Марта пыталась меня лечить чаем с малиной, заставляла полоскать горло взварами трав, но это помогало не очень. Вызванный через моего старшего брата доктор Акерсон, долго меня осматривал и прослушивал через стетоскоп. Прослушивал настолько долго, что я, насмотревшись на этот прибор, даже вспомнил устройство и название «советского» стетоскопа.
Давным давно, ещё в моём прежнем мире, когда мне было лет десять наверное, кто-то из предков принёс домой парочку стетоскопов «Раппапорта» в коробке и с инструкцией. Один из них я и разобрал по своей детской любознательности, за что мне хорошенько перепало, так как эти приборы были предназначены для подарка-взятки врачам, чтобы получить путёвку в грязелечебницу. Ну, и длинную и смешную, как тогда казалось, фамилию я тоже запомнил. Очень уж она напоминала фамилию неудачливого бандита — Попандопуло из фильма «Свадьба в Малиновке».
После ухода доктора Акерсона, который поставил мне диагноз «катаральная горячка» и прописал кучу всяких порошков, мазей и капель, я даже зарисовал вспомненный стетоскоп. Кроме порошков мне также прописали горчичники и ароматерапию. Которая заключалась в зажжении в моей комнате специальных терпеновых свечей, аромат которых, проникая в мои лёгкие, должен был убить болезнь.
Но болезнь никак не желала сдаваться под напором горчицы и ароматных свечей. А приехавший проведать отец отказался перевозить меня на хутор. Отговорился тем, что сначала пришлёт матушку, чтобы та сама приняла решение. И я тогда, чувствуя, что мне становится только хреновей и хреновей, и провернул с Миккой и Мауно авантюру по перевозке меня к моему, как я небезосновательно считал, единственному шансу на выздоровление. Почему авантюру? Да потому, что разрешение на вождение транспортного средства было получено только на трёх человек — Йоргена Рассмусена, деда Кауко и меня.