…..
- Вот из-за этого я и подрался с Топелиусом! Царствие ему небесное, - воскликнул дед Кауко и перекрестился.
На автомате перекрестился и я, а заодно отвлёкся от тяжких дум: где брать цилиндрические девятимиллиметровые пистолетные патроны для опытов. По всему выходило, что их пока не существовало в природе. Придётся обходиться чем-то другим. Главное, чтобы они были центрального боя и не бутылочной формы. Ладно, надо сначала в столичные оружейные магазины попасть, что сделать с дедом будет крайне сложно.
- Вы это о чём, херра Хухта? - удивился дядя Ээро.
- Помните, когда вы первый раз приезжали к нам на хутор, кто-то из вашей компании интересовался, что за ссора у меня была с Захариусом Топелиусом.
- Конечно, помню. Я это и спрашивал, - подтвердил Ээро Эркко. - Правда, вы нам так ничего и не рассказали.
- А поссорились мы и подрались вот из-за этого, - дед постучал по картонке приглашения. И видя, что его оппонент ничего не понимает, пустился в объяснения: - Вот, смотрите, в расписании сразу после награждения — выступление труппы финской оопперы! Почему во всех странах, что нас окружают, опера имеет одинаковое произношение и одинаково прописывается — и только у нас какое-то заикание. Вот я ему и заявил, что современный финский — это искусственный язык, который создали шведы, чтобы поиздеваться над финнами.
- Интересная точка зрения, - заинтересовался политик. - Я запишу, вы не возражаете? - с этими словами он вытащил откуда-то из под своей меховой дохи записную книжку и карандаш.
- Пишите, пишите, - согласился дед. - Но это — только моё личное мнение. Одни придумали чтобы досадить другим, а теперь страдают все! Финны заикаются, а остальные выговорить не могут.
- Ха-ха, - хохотнул дядя Ээро и продолжил что-то быстро строчить в блокнот.
А я, наконец, увидел, выходящих из своего дома тётю Хелену, дядю Вэйкку и моего кузена Томми. И чего они так долго собирались? Мы уже малость подзамёрзли, ожидая их.
В столицу княжества я попасть на этот Новый год даже и не планировал. У нас в семье намечалась поездка в Стокгольм, чтобы проведать Ахти. Даже уже билеты купили на «Шведский экспресс». Кто назвал его экспрессом — был большим шутником. Так как прямого железнодорожного сообщения между нашими странами, просто не существовало. И дело тут даже не в разной ширине колеи путей. Просто через пограничную реку Турнеэльвен не было железнодорожного моста. В планах он был, и по газетным статьям на месте его будущего нахождения даже проводились какие-то изыскания. А так, из-за этого всем пассажирам этого «экспресса» приходилось преодолевать пятикилометровый квест с прохождением границы и таможни чтобы, наконец, добраться до шведского поезда на станции Хапаранда.
Но, видимо, Стокгольм для меня являлся каким-то табуированным местом — как только меня захотят в него свозить, так сразу что-то случается. За день до нашего отправления пришло из Гельсингфорса заказное письмо с приглашением на награждение по итогам парижской международной выставки. В итоге, в столицу шведской унии вместо меня поехала с предками Анью, а я с дедом Кауко — в Гельсингфорс.
В этот раз ехали мы в вагоне второго класса. Я практически весь путь провел на своей полке, бдительно охраняя наши чемоданы, так как дед совершенно безответственно бросил меня и отправился играть в карты с какими-то своими знакомыми. И даже пятнадцать марок выиграл.
Награждение лауреатов должно было пройти в парадном зале гостиницы «Сеурахуоне».
Вот туда-то и направилась наша большая компания. Как заверил нас Ээро Эркко, мест в зале хватит на всех, тем более что он успел телефонировать учредителям о количестве гостей со стороны меня, как одного из лауреатов.
На одном из перекрестков города мы попали в пробку из-за неразъехавшихся и сцепившихся саней. Так как нам было уже недалеко, то решили пройти пешком, не дожидаясь пока ликвидируют последствия дорожно-транспортного происшествия. А ещё через квартал наткнулись возле магазина колониальных товаров на игравшего на скрипке мальчишку лет двенадцати. При виде этого бедно одетого ребёнка, который старательно что-то пиликал на старенькой и облезлой скрипке, я моментально вспомнил песню Сергея Серкова — «Скрипач». И боясь, что могу потом не вспомнить текст, почти с угрозой в голосе потребовал у Ээро Эркко:
- Дядя Ээро, дайте мне лист из вашего блокнота и карандаш!
- Держи, - ничуть не удивившись моей просьбе, протянул он мне блокнот целиком и карандаш.
Найдя чистый лист, я принялся быстро переносить текст этой песни, тут же переводя на финский. Мальчишка же, прекратив играть, с удивлением таращился на меня и на остальных, которые тоже таращились на меня, стараясь понять, чем я занят.
Усталые пальцы, не чувствуя боли,
По струнам холодным скользят.
И звуки рожденные, вдруг поневоле
Застывшее сердце пронзят.
Играет мальчишка на старенькой скрипке,
Но в музыке слышат не все,
Что снег на ресницах - холодный и липкий,
А руки замёрзли совсем.
Мальчишка играет - играет Вивальди.
Что город подарит взамен?
Лишь пару монеток на скользком асфальте
Да холод бесчувственных стен.
Мальчишка играет - играет Вивальди.
Для серой и мрачной толпы
За пару монеток на скользком асфальте,
И в городе снежная пыль.
Играет мальчишка мелодию лета -
Понятно, что вьюга так зла.
В роскошных витринах всегда много света,
Но в них не бывает тепла!
А он и не ждёт ничего от прохожих -
Пускай себе дальше спешат.
Не может мальчишка замёрзнуть. Не должен!
Его согревает Душа.
Закончив писать, я, покопавшись по карманам, извлёк серебряную монету в две марки и протянул пацану, у которого глаза стали ещё больше. Но он замотал головой:
- Спасибо, херра. Но нельзя в руки. Удачи не будет. Положите в футляр.
Пришлось поклониться ему, наклоняясь к футляру от скрипки, в котором было несколько медных монеток разного достоинства, и добавить в их компанию благородного серебра. Следом за мной в футляр что-то опустили и все остальные представители нашей компании. А Ээро Эркко, получив назад свой блокнот и ознакомившись с написанным мной текстом, вдруг, внезапно, изменил свои планы и остался рядом с мальчишкой, принявшись у него что-то выведывать.
Награждение лауреатов затянулась, почти на два часа. Хотя их было не так уж и много. Сначала награждали бронзовых и серебряных лауреатов. Кроме медалей и сертификатов, от городской управы каждому досталось по небольшой денежной премии в сто и двести марок соответственно. Награждение проводил Эдуард Эрштрем, управляющий канцелярий статс-секретаря Великого княжества Финляндского, и Леопольд Мехелин, как глава города Гельсингфорс. Господин Эрштрем лицом и прической был отдаленно похож на вождя мирового пролетариата, а небольшая картавость придавала ещё больше сходства, что меня крайне веселило, хотя я и старался выглядеть серьезным.
Особенностью награждения было то, что всё мероприятие проходило на русском языке. Согласно недавнему указу о государственном языке. Вот только не все присутствующие могли правильно изъяснятся на древнем и могучем. Поэтому некоторые господа порой выдавали такие перлы, что вызывали откровенный смех у русскоязычных.
К моему удивлению, меня на сцену пригласили самым последним. Всё, видимо, из-за того, что Леопольд Мехелин, являющийся моим соавтором согласно договора, не хотел выставлять себя, как градоначальника, впереди всех остальных лауреатов. Золотая медалька, полученная мною оказалась небольшой, но довольно увесистой, чуть ли не сто граммов драгоценного металла. Кроме медали на шею и сертификата в конверте мне, в качестве подарка от города, достался земельный участок. Неожиданностью это не стало, так как все трое «золотых» лауреатов передо мной также получили земельные участки. Исключением стал Леопольд Мехелин, который не стал награждать сам себя чем-либо дополнительно.