Так что, благодаря нестандартной дате начала обучения, я по полной программе успел поучаствовать в уборке урожая картофеля. Этот год выдался очень урожайным, и картошкой с горохом были забиты все возможные места хранения. Наш участковый, старший констебль дядя Раймо Коскинен в этом году прикупил в складчину с моим родным дядькой Тапио новую картофелекопалку. Тоже германскую, но производства не Круппа, а Паулюса.
Новая картофелекопалка не раскидывала урожай по всему полю, а складывала клубни в аккуратный рядок, что значительно ускоряло и упрощало сбор урожая. Пока я ходил за этим агрегатом и наравне со всеми собирал картофель, бедный Микка нянчился с мелкими представителями нашего клана. И ещё неизвестно кто из нас больше уставал.
Зато на учёбу мы уезжали уже на поезде. За лето шведские подрядчики закончили строительство, и дядя Бьорк первым делом запустил пассажирское сообщение на нашей линии. Пока что только два раза в день, утром и вечером. Купленный в Або маленький танк-паровоз «тип-19» Коломенского паровозостроительного завода довольно легко и на одной заправке преодолевал две шведские мили (20 км), таща за собой три стареньких зелёных двухосных пассажирских вагона третьего класса.
Строительство вышло немного дороже, из-за того, что мост через речку Калимеэноя в селе Корвенкюля сделали не деревянным, а использовали десятиметровую стальную ферму, уложенную на кирпичные опоры. Но поскольку совещания по итогам строительства ещё не было, об удорожании проекта знало всего несколько человек. И я не думаю, что дед Кауко, когда вернётся из Гельсингфорса, прикажет разломать этот мост.
Зато я смог выбить у дяди Бьорка особую льготу для моих пионеров. Естественно, что никто из их предков не собирался тратить полмарки на полный проезд туда и обратно для своих детей. А им очень хотелось. И если на пустых платформах их иногда катали по грузовой станции кирпичного завода, то в город их не брали. Выбитая мной льгота заключалась в том, что именно пионеры, по предъявлению специального жетона, могли провозить багаж весом до сорока фунтов без оплаты. И их предки быстро оценили возможность бесплатно провести тот или иной груз, привлекая своих детей. А мне срочно пришлось озаботиться производством соответствующих жетонов.
…..
Награждение же меня на торжественном построении в лицее в первый же день учёбы было для меня полной неожиданностью. Я так растерялся, что даже и не запомнил кто и что мне говорил. Немного собрался и подуспокоился только после того как мне на шею повесили золотую медаль «За Усердие» на голубой андреевской ленте. И даже произнёс небольшую ответную речь. В основном состоявшую из благодарностей родному сенату и стране, и обещаний не ударить в грязь лицом и «учиться, учиться и ещё раз учиться, как завещал на великий финский литератор и мой земляк Захарий Топелиус».
На следующий день все газеты Улеаборга и столичная «Финская правда» напечатали статью о моём награждении и моей ответной речи. А гад этакий, Ээро Эркко, в своей статье предложил завещание Топелиуса — «про учёбу», которое я на голубом глазу спёр у Ленина и приписал покойному литератору, сделать главным девизом для всех учебных заведений страны.
- Тебя вызывают, - толкнул меня в бок и прошептал Микки, вырывая меня из воспоминаний.
- Господин Хухта, вы там, часом, не заснули? - ехидно поинтересовался Конрад Кивекас под смешки из класса.
- Нет, господин учитель! - подскочил я с школьной лавки и, вытянувшись по стойке смирно, застыл в проходе.
- Ну, тогда прошу вас к доске. Нам бы очень хотелось узнать ваше мнение о поэме Рунеберга. Вы всё же литератор, поэтому ваш взгляд на эту поэму может быть очень интересен.
- Господин Кивекас, это свободное обсуждение или в рамках учебного процесса? - решил я прояснить вопрос о рамках данного мероприятия. А то выскажу своё мнение, а мне кол влепят.
- Ха! Как вы хитро сформулировали свой вопрос. Вот! Берите пример с вашего соученика, - обратился педагог к моим одноклассникам. - Не то что вы, господин Латту! Вышли, пробурчали и, получив тройку, на этом успокоились, - укорил он рыжеволосого пацана, младшего сына губернского директора полиции. - Господин Хухта, можете не беспокоиться, ваш ответ я оценивать не буду. Мне всё же интересно ваше личное мнение, как литератора. Да и вашему классному наставнику, я думаю, тоже, - и он кивнул в сторону господина Фростеруса.
- Прочитал я эту поэму давно, - начал я. - Ещё в шесть лет. И с тех пор перечитывал её ещё трижды. И я был крайне удивлён и поражён тем, что она считается патриотической и национальной. Ведь, на самом деле, это произведение можно отнести к сепаратистским и очень вредны.
В классе разлилась мертвая тишина, пацаны смотрели на меня, вылупив глаза, а наш классный наставник покачивал головой явно в жесте неодобрения.
- С чего вы это взяли, господин Хухта? Что за крамольные мысли? А хотя, ладно, продолжайте. Ведь я обещал выслушать, - господин Кивекас вначале возмутился, а затем, взяв себя в руки, позволил мне продолжать.
- В первой части поэмы рассказывается о неком подростке-сироте по фамилии Стол. Который рассказывает, что все его предки погибли, сражаясь за короля и Швецию против России. Хочу всем напомнить, что мы с вами сейчас проживаем именно в Российской империи, - я обвёл взглядом притихший класс и преподавателей. Фростерус чесал подбородок, а Кивекас как-то зло ухмылялся. - Далее из повествования мы узнаём, что отца мальчика взяли в солдаты тоже в пятнадцать лет, и он погиб у него на глазах в битве при Лаппо за независимость Финляндии. И вот теперь ему тоже пятнадцать, и он хочет вступить в армию, чтобы вернуть свою любимую родину к ногам короля. Полный бред и неприкрытая ложь! Вот моё мнение об этой поэме. Её надо немедленно запретить в нашей стране! - я замолчал и повернулся к учителю языков, который, судя по его красному лицу явно прибывал в ярости.
- Ты! Вы! - вытолкнул он из себя и, внезапно закрыв глаза глубоко задышал, а заодно, выставив перед собой руку с растопыренной пятернёй, явно, жестом, призывая меня оставаться на месте.
- Великолепно, господин Хухта! - наш классный наставник поднялся со своего стула и отвесил мне небольшой поклон. - Ваш разбор краток и эмоционален. Но всё-таки не сочтите за труд, объясните нам всем про «бред и ложь».
- Господин Кивекас? - я покосился в сторону учителя-предметника, ведь сейчас его урок, а значит он здесь главный.
- Да. Объясните нам, - почти прошептал он, так и не открыв глаза.
- Тогда мне нужна небольшая ваша помощь, господин Фростерус, - обратился я к классному наставнику и, дождавшись его кивка, продолжил. - Господин Фростерус, со скольки лет, у вас сохранились воспоминания о детстве?
- Хм, лет с четырёх, я думаю. А что?
- В поэме мальчик рассказывает о том, что его пятнадцатилетнего отца взяли в армию, и он видел как тот погиб. Мог ли одиннадцатилетний ребёнок стать отцом, и как на это отреагировали бы окружающие?
- Ха! Нет, конечно! Ну, вряд ли, - и он почему-то покосился на своего сына. - Но столь ранний брак невозможен. Ребенка записали бы как незаконнорожденного, а его малолетнего отца сослали бы в колонии по шведским законам. Вот жеж? Я с такой точки зрения никогда не смотрел на эту поэму. Действительно, бред.
- А ещё, они жили в Пори, который был занят русскими войсками за месяц до сражения у Лаппо. Ну и самое главное! Что это за война за независимость Финляндии? Разве герцогство Финляндское было свободным государством, разве оно не входило в состав королевства Швеция?
- Спасибо, господин Хухта, - наконец ожил и Конрад Кивекас. - Я думаю, что мы услышали достаточно, чтобы понять вашу точку зрения. Можете идти на место. Хотя нет. Постойте. А почему вы всё-таки считаете поэму сепаратистской? Из-за вашей любви к Российской империи?
- Почему? - я пожал плечами. - Господин Кивекас, скажите, а в каком году и из-за чего город в котором мы сейчас находимся вошёл в состав княжества?