- Ну, насколько я знаю, Улеаборг и центральная с северной Остроботнии присоединены к нашему княжеству по итогам русско-шведской войны в 1809 году. Согласно Фридрихсгамского мирного договора.
- А если бы победила Швеция и отец того мальчика? Был бы сейчас Улеаборг и губерния в составе Финляндского герцогства?
- Я вас понял, - сухо ответил мужчина. - Можете сесть на своё место.
- Нет! - ответил я отказом, чем ещё больше удивил учителя. - Я всё-таки хочу прояснить для вас и для моих одноклассников причины моей некой любви к Российской империи, как вы выразились.
- Минуту, - Конрад Кивекас извлёк часы и, посмотрев время, кивнул мне. - У вас есть десять минут, справитесь?
- Спасибо! - поблагодарил я его. - Господин Феллман, вы не поможете мне? - обратился я к конопатому очкарику сидящему на первой парте.
- Всем чем смогу, - улыбнулся мне внук нынешнего Улеаборгского губернатора Густава Эсиаса Феллмана.
Мы вместе с ним расчертили на доске таблицу. Где было три столбца — Великое княжество Финляндское, герцогство Финляндское и королевство Норвегия.
- Господа, - я поклонился своим одноклассникам. - Сейчас я буду записывать в столбце нашего государства то, что у него и у нас есть. А господин Феллман, будет записывать или пропускать эти же пункты в столбцах Норвегии и исторической Финляндии в составе Шведского королевства. Мы все с вами знаем, как Маркус Феллман любит историю. Итак, начали. Валюта, у нас есть маркка…
У бывшего герцогства своей валюты не оказалось, о чем и свидетельствовали прочерки в соседнем столбце. Из всего что я перечислил, у Норвегии нашёлся только парламент, валюта и собственная армия, а бывшее герцогство отметилось одними прочерками.
- Итак, господа, - обратился я к ученикам и двум обалдевшим от нашей таблицы учителям, в какой стране вы бы захотели жить? Проголосуем?
- Я думаю, это излишне. Спасибо за ваш ответ, господин Хухта. И за вашу помощь, господин Феллман. Можете садиться на свои места. И я думаю, что всё-таки оценю вашу совместную работу на отлично.
Глава 29
- Сударь, а правда, что вам всего девять лет? - без тени смущения спросила моя первая партнёрша и, подхватив меня под локоток, закружила против часовой стрелки.
- Чистая правда, сударыня, - отозвался я и подставил свои ладошки под хлопки ладоней девочки.
- А по вашему росту и не скажешь. Вы меня точно не обманываете? - прошептала эта юная нахалка мне прямо в ухо, когда мы чинно вышагивали, держась за руки, в общем строю танцующих.
- Сердце крещю, - и я действительно перекрестил свободной правой рукой левую половину груди. - А что, это вас смущает, сударыня? - попытался подколоть свою партнёршу, когда мы закружились уже по часовой стрелке.
- Ничуть, - призналась та. - У меня папа младше мамы тоже на три года.
Ой-ой-ой. У этой пигалицы, походу, серьёзные намерения в отношении меня. Ишь как, со своими предками уже сравнивает. Но тут, наконец, произошла смена партнёров и доставшаяся мне серьёзная блондинка с ходу огорошила меня:
- А я, сударь, поэтесса. Хотите послушать мои стихи? - и подхватив друг друга под локоток мы с ней поскакали как два козлика, когда началась активная фаза в этом танце.
В общем, я кое-как дотерпел этот длинный контрданс и попытался смыться к столам с прохладительными напитками, мысленно проклиная создателей подобных развлечений. Ещё в самом начале Рождественского бала я обнаружил на этих столиках апельсиновый сок. Но успел угоститься только маленьким стаканчиком.
- Хухта! - меня дернула за рукав какая-то сила, и я оказался за колоннадой основного зала в окружении семиклассников. - Не смей танцевать и разговаривать с баронессой Клеркер! - Надо мной навис светловолосый и конопатый парень. - Ты меня понял?
- А кто из них была баронесса? А то они не представлялись, а на них не написано, - попытался я всё свести к шутке, попутно пытаясь вспомнить, кто это такой.
И это у меня почти получилось. Вокруг нас раздался смех, а семиклассник в прикольных прямоугольных очках заявил моему оппоненту:
- Ари! Ты тогда всех пятиклашек отлавливай и об этом предупреждай, - и я наконец вспомнил.
Это был Ари Сипиля, сын секретаря местного сейма. Они жили практически за городской чертой, и его привозили на занятия в личном экипаже.
- И баронессу приводи, а то может кто её, как наш Хухта, в лицо не знает, - и мальчишки зашлись в смехе.
- Чё уставился? Всё, вали отсюда! - И мне барственно помахал рукой тот, кто меня сюда и затащил.
- А то что? Где хочу, там и стою. На кого хочу, на того и смотрю, - переклинило меня от его жеста.
- В лоб получишь! Вот что! Тебе пинка отвесить для скорости? Так сейчас устрою, - и парень схватил меня за лацканы парадного полукафтана, намереваясь развернуть мою тушку для приведения в действо оговоренной угрозы.
Чем полностью передо мной открылся, и я пробил со всей своей силы ему по солнечному сплетению. Мальчишка хрюкнул и резко согнулся заставив меня отпрянуть назад. Спиной я в кого-то уткнулся и, подняв свой взгляд, наткнулся на весёлые глаза того самого очкарика в прикольных очках. Он мне неожиданно подмигнул и, схватив за плечи, вытолкал из-за колоннады в зал, а в спину бросил:
- Мы сами с ним разберёмся. Иди. Не бойся. Празднуй.
…..
Моя критика поэмы «Рассказы о прапорщике Столе» не прошла для меня даром. Через пару дней после того урока наш классный наставник Теодор Оскар Фростерус опубликовал в своей газете «Лоухи» статью с моей таблицей и критикой в отношении поэмы Рунеберга. Причем, очень хвалил моё критическое мышление и призывал финнов раскрыть себе глаза на насильственную шведскую пропаганду, которая, по его мнению, мешает самоопределиться финскому коренному населению.
На следующий день вышла гневная статья в газете «Каику», принадлежавшая нашему учителю финского и шведского языков Конраду Фредрику Кивекасу. В которой он обрушился с критикой на Фростеруса, не столько за поддержку моего мнения, сколько из-за того, что он нарушил педагогическую этику, вынеся обсуждение за стены лицея.
И всё бы ничего, но обе эти статьи перепечатало столичное издание шведской народной партии, газета «Викинг», с призывом положить конец нападкам на шведско-финскую литературу, как основу всей литературы в стране. Ой, чего тут началось! Народ только-только подуспокоился после отправки войск в Китай, а здесь такая шикарная тема. Свекоманы (Svekomaner) схлестнулись с Фенноманами (Fennomani) в извечном споре о национальном языке, эпосе и литературе.
Хорошо, что в этом споре не полоскали моё имя. Я как-то незаметно попал в категорию пострадавших. Особенно после статей в «Финской правде» и «Ежедневной газете» в мою поддержку и критики в непедагогическом поведении моих преподавателей. И Ээро Эркко, и Текла Хултин приложили все усилия, чтобы дистанцировать меня от происходящего. За что я им выразил искрению благодарность в личных письмах.
Сам я узнал о происходящем только из номера «Викинга», который притащил домой Микка с воплями «что там про тебя пишут». Местные, Улеаборгские газеты выписывала мама и они, естественно, приходили к нам домой, на хутор. А здесь, в городе, мне было пока не до газет. И, если бы не кузен, то я всё, наверное, узнал бы самым последним.
Через месяц, почти перед Рождеством, департамент образования распорядился изъять из учебной программы изучение поэмы Рунеберга, тем не менее оставив её в качестве книги для внеклассного чтения. Мне же пришлось поучаствовать в заседании этической комиссии, которую прислали из столицы для расследования поведения педагогов моего лицея. Я даже написал бумагу в адрес председателя этой комиссии о том, что не имею претензий к действиям моего классного наставника и учителя языков. Уж лучше они, я их, по крайней мере, знаю, а кого поставят взамен ещё неизвестно. А так они мне ещё и должны будут. Мало ли, что я ещё во время своей учёбы вытворю!
…..
- Дорогой, ты не сильно занят? - в рабочий кабинет Николая II тихонько заглянула его супруга Александра.