Лизелл похолодела. Полчаса. В действительности это — ничто. Она поклялась в самом начале, что добьется успеха любой ценой. Вы напомнили мне, как много поставлено на карту… Я сделаю все, что могу, обещала она во Рувиньяку всего несколько часов назад… Вы в силах переломить ситуацию, сказал он ей, и это было правдой. Она может выполнить свой долг и спасти Вонар, она может изменить ход истории, и цена не очень высока — полчаса с королем Нижней Геции.
Время заключить сделку. Технически от нее требуется просто тихо лежать под ним, но удовлетворение Мильцина будет значительно выше, если она будет притворно отвечать его страсти, хотя она не знала в точности, каким должен быть этот ответ, у нее не было практического опыта, чтобы им воспользоваться, и теоретического то же не было. Она вышла из консервативной буржуазной среды, где требовалось воспитывать молодых девушек в совершенной наивности. Ее мать не снабдила ее никакой информацией, кроме мрачного намека на то, что замужние женщины имеют неприятные, но неизбежные обязанности перед своими мужьями. Ее подруги, как только выходили замуж, неожиданно становились такими же скрытными, и пелена молчания опускалась на интимную сторону их жизни. Странно. Строго ограниченные контакты такого рода с Гирайзом зародили четкое ощущение, что обязанности жены могут быть в итоге и не такими уж неприятными. По правде говоря — она никогда бы не посмела в этом кому бы то ни было признаться, — во время своей помолвки несколько лет назад она действительно желала узнать больше об этой стороне человеческой жизни — с Гирайзом.
Но не с этим пузатым, пахнущим помадой незнакомым ей человеком, который в данный момент распустил слюни, глядя в ее декольте.
Гирайз. Как он посмотрит на нее после сегодняшнего вечера? Сможет ли она вообще посмотреть ему в глаза? Не имеет значения, сможет ли он простить или будет лишь пытаться — отношения их навсегда изменятся.
Непонятным образом — причины она и сама не могла понять — ее мысли перескочили с Гирайза на Каслера Сторнзофа. Ее жизнь не связана с Каслером, и никогда не будет. Но она думала о нем сейчас, думала о его ясных глазах, которые говорили, что истинно и что правильно, вспомнила его в «Трех нищих», где он пожертвовал победой в Великом Эллипсе ради чего-то большего.
И в этот момент у нее появилось очень сильное, необъяснимое ощущение его присутствия. Она чувствовала, что Каслер здесь, рядом с ней, она чувствовала поток спокойной, непоколебимой уверенности, переливающейся из него в нее, ощущение было настолько сильным, что она обернулась, почти реально надеясь его увидеть.
Какая странная фантазия. Насколько ей известно, Каслер сейчас в Длинной галерее вместе с остальными гостями. Хотя она могла поклясться, что он здесь, рядом, что она почти видела его и слышала его голос.
Но нет. Что она действительно слышала, так это тяжелое дыхание короля. Его руки запутались в ворохе шелкового белья где-то у нее между ног.
Она почти физически задохнулась от отвращения и злобы, которые поднялись в ней. Она на секунду потеряла рассудок. Последовавшее действие было совершенно необдуманно, неосознанно — со всей силы она залепила королю Мильцину пощечину.
— Пропусти меня. Радость моя, отойди в сторону, — попросил Ниц Нипер, и в завесе пламени, закрывающей дверной проем, тут же образовалась брешь. Он, волоча ноги, вошел в Длинную галерею, вонарец за ним следом.
Быстрый взгляд, окинувший огромный зал, заблокированный огнем, нарисовал картину — разбитые окна и перевернутые стулья, бурлящая толпа охваченных паническим ужасом гостей, но в этой толпе он не увидел того, кого искал, ради чьего признания и оценки была устроена вся эта демонстрация. Мильцина IX нигде не было. Внутренности скрутило так, что он схватился за живот.
Прореха в огненной завесе на одном из дверных проемов Длинной галереи не ускользнула от внимания обезумевшей толпы гостей, со всех концов комнаты они бросились к спасительному выходу. В мгновение ока Нипера завертело в потоке бегущих, его толкали локтями, стискивали и пинали. Он не мог дышать, он почти ничего не видел, и голова не соображала. Оглушительный вой и крики стояли в голове. Он зажал руками уши, но шум все равно прорывался в мозг. Боль волной сотрясла его внутренности, со стоном он согнулся пополам.
Искусный Огонь не забыл своего задания.
— Никто не убежит, — слабым эхом звучало в мозгу Нипера. Брешь в дверном проеме закрылась сама собой, и неожиданный сполох пламени и жар отбросили обезумевших пленников назад. Нипера опять закрутило потоком как щепку, пока сильный толчок не швырнул его на пол. Дважды он пытался подняться, и дважды напор неистовствующей людской массы сводил на нет его попытки. После чего он свернулся клубком, обхватив себя руками, защищая живот, где неистовствовала буря.
Он едва ли замечал, что Искусный Огонь разрастается. Большой. Он не видел, что зеленые языки пламени пляшут радостно по стенам и поднимаются к потолку. Большой Большой Большой. Ошеломленный, сбитый с толку, страдающий от боли, он не заметил, что крики загнанных в ловушку гостей превратились в отчаянный вой безумных. — Никто не убежит. — Он также не замечал, что воздух Длинной галереи раскалился до температуры духового шкафа, отчего стало трудно дышать.
Кто-то схватил его за руку. Он открыл глаза и непонимающе взглянул в худое смуглое лицо, которое показалось ему знакомым.
— Нипер, давай я помогу тебе. Опирайся на мою руку.
— Кто? Есть Есть Есть. — А, да это вонарец, который нашел дорогу в его лабораторию. — Есть Есть Есть.
— Нипер, ты слышишь меня?
Ниц Нипер смотрел на него стеклянными улыбающимися глазами.