И в этот момент у нее появилось очень сильное, необъяснимое ощущение его присутствия. Она чувствовала, что Каслер здесь, рядом с ней, она чувствовала поток спокойной, непоколебимой уверенности, переливающейся из него в нее, ощущение было настолько сильным, что она обернулась, почти реально надеясь его увидеть.
Какая странная фантазия. Насколько ей известно, Каслер сейчас в Длинной галерее вместе с остальными гостями. Хотя она могла поклясться, что он здесь, рядом, что она почти видела его и слышала его голос.
Но нет. Что она действительно слышала, так это тяжелое дыхание короля. Его руки запутались в ворохе шелкового белья где-то у нее между ног.
Она почти физически задохнулась от отвращения и злобы, которые поднялись в ней. Она на секунду потеряла рассудок. Последовавшее действие было совершенно необдуманно, неосознанно — со всей силы она залепила королю Мильцину пощечину.
— Пропусти меня. Радость моя, отойди в сторону, — попросил Ниц Нипер, и в завесе пламени, закрывающей дверной проем, тут же образовалась брешь. Он, волоча ноги, вошел в Длинную галерею, вонарец за ним следом.
Быстрый взгляд, окинувший огромный зал, заблокированный огнем, нарисовал картину — разбитые окна и перевернутые стулья, бурлящая толпа охваченных паническим ужасом гостей, но в этой толпе он не увидел того, кого искал, ради чьего признания и оценки была устроена вся эта демонстрация. Мильцина IX нигде не было. Внутренности скрутило так, что он схватился за живот.
Прореха в огненной завесе на одном из дверных проемов Длинной галереи не ускользнула от внимания обезумевшей толпы гостей, со всех концов комнаты они бросились к спасительному выходу. В мгновение ока Нипера завертело в потоке бегущих, его толкали локтями, стискивали и пинали. Он не мог дышать, он почти ничего не видел, и голова не соображала. Оглушительный вой и крики стояли в голове. Он зажал руками уши, но шум все равно прорывался в мозг. Боль волной сотрясла его внутренности, со стоном он согнулся пополам.
Искусный Огонь не забыл своего задания.
— Никто не убежит, — слабым эхом звучало в мозгу Нипера. Брешь в дверном проеме закрылась сама собой, и неожиданный сполох пламени и жар отбросили обезумевших пленников назад. Нипера опять закрутило потоком как щепку, пока сильный толчок не швырнул его на пол. Дважды он пытался подняться, и дважды напор неистовствующей людской массы сводил на нет его попытки. После чего он свернулся клубком, обхватив себя руками, защищая живот, где неистовствовала буря.
Он едва ли замечал, что Искусный Огонь разрастается. Большой. Он не видел, что зеленые языки пламени пляшут радостно по стенам и поднимаются к потолку. Большой Большой Большой. Ошеломленный, сбитый с толку, страдающий от боли, он не заметил, что крики загнанных в ловушку гостей превратились в отчаянный вой безумных. — Никто не убежит. — Он также не замечал, что воздух Длинной галереи раскалился до температуры духового шкафа, отчего стало трудно дышать.
Кто-то схватил его за руку. Он открыл глаза и непонимающе взглянул в худое смуглое лицо, которое показалось ему знакомым.
— Нипер, давай я помогу тебе. Опирайся на мою руку.
— Кто? Есть Есть Есть. — А, да это вонарец, который нашел дорогу в его лабораторию. — Есть Есть Есть.
— Нипер, ты слышишь меня?
Ниц Нипер смотрел на него стеклянными улыбающимися глазами.
— Есть, — бормотал он. — ЕстьЕстьЕсть.
Нетерпение Торвида Сторнзофа росло. Двое следовавших за ним уже должны были к нему присоединиться. Они допустили ошибку, и они узнают на себе, что значит его крайнее неудовольствие. Вскинув черные брови, он подошел к двери и прислушался. Какая-то суматоха сотрясала Длинную галерею, до него доносились приглушенные крики, визги и топот тысячи ног. Очевидно, там возникла проблема. Кто-то заболел и потерял сознание, возникла драка или какая-нибудь дура увидала мышку, завопила и вызвала панику. Что бы там ни случилось, это не извиняет невыполнение его приказа.
Секунду Торвид смаковал свою злобу. Она была сильной и поднималась из глубины, обещая хорошую разрядку совсем скоро. Однако сейчас не время об этом думать. Он не мог больше бестолково болтаться на лестнице, поскольку это только дело времени, и слуги скоро обнаружат его здесь. Он больше не может ждать своих подручных, и на их поиски он не может отправиться. Он вынужден теперь завершить дело самостоятельно. И эта перспектива его не огорчила. Даже лучше, что он остался один, не обремененный бестолковыми подчиненными.
Рука опустилась в карман и сжала пистолет. Бесшумно он поднялся по лестнице, ведущей в комнату личных аудиенций короля.
— Вы ударили меня, — прижав ладонь к горящей щеке, изумленно округлив глаза, король Мильцин отпрянул. — Вы… действительно… ударили… меня.
Лизелл выпрямилась, автоматически поправляя платье.
— Извините, сир, — произнесла она, почти опешив. — Я не хотела. — Никогда она не говорила более искренне. Мысли смешались. Она поняла, что все испортила. Безрассудство, безумие на секунду охватило ее, она потеряла контроль и все разрушила. Отчаяние овладело ею. Нужно как-то все исправить.
— Что это значит — что вы не хотели? Вы хотите сказать, что ударили меня случайно?
Это и было в каком-то смысле случайно, но король никогда в это не поверит.
— Я… я расстроена, — призналась она и жалобно добавила: — Я смущена, я боюсь.
— Боитесь? Думаю, нет. Вы мне чуть голову не снесли. Вы испугались так же, как пугается тигрица, когда набрасывается на свою жертву.
— Ах, простите, прошу вас, простите. Пожалуйста, верьте мне, сир, я…
— Я ничего не хочу слушать. Я никогда не сталкивался с такой дикостью в женщине. Женщины должны быть мягкими и нежными. Какое неприятное разочарование.
— Это была ошибка, Ваше Величество. Ужасная ошибка. От всего сердца прошу простить меня. Пожалуйста, поверьте мне, пожалуйста, примите мои самые искренние извинения…
— Мне это неинтересно. Я король Нижней Геции, и вы осмелились ударить меня. Вам не место в королевском дворце. Вам вообще нет места в цивилизованном обществе. Я вызову вам карету. Вам пора уезжать.
— Ваше величество… — она чувствовала, как слезы поражения готовы брызнуть у нее из глаз, и она не пыталась сдержать их. Может быть, они помогут, ведь женщины должны быть мягкими и нежными. Она умоляюще вытянула руку. — Что мне сделать, чтобы все исправить? Только скажите, что мне сделать?
— Вы можете уехать. И мы оба забудем, что мы имели несчастье однажды встретиться.
— Но я никогда не забуду, сир. Чувство вины и угрызения совести останутся со мной до конца дней, поскольку мы стояли на краю чего-то чудесного. Ваше величество было готово даровать благо Разумного Огня благодарному Вонару. Вы ведь согласились дать миру оружие и спастись от грейслендской угрозы. Пожалуйста, я умоляю вас, неужели пустяковая женская блажь может разозлить вас? Забудьте о моей глупости, подумайте о…
— Вы ошибаетесь, — король Мильцин смотрел на нее с отвращением. На его щеке запечатлелся красный след ее удара. — Я ни на что не соглашался, ничего не заявлял и не собирался. Если вы верите в обратное, то сами себя обманываете. А сейчас, мадам, с вашего позволения я вызову слугу, чтобы он проводил вас…
— Сир, я умоляю вас… — ей так хотелось схватить его и хорошенечко встряхнуть. — Если вы только позволите…
Мольбы, которые, конечно же, не достигли бы цели, так и не прозвучали. Открылась дверь. Грандлендлорд Торвид Сторнзоф вошел в комнату, его монокль поблескивал, пистолет был зажат его в руке.
Король Мильцин поднялся, исполненный достоинства, и требовательно спросил:
— Что все это значит?
— Магистр Невенской, он мне нужен, — объявил Торвид. — Вы отведете меня в лабораторию.
— Да как вы смеете? Кто вы такой?
— Это вас не касается.
— Это Торвид Сторнзоф, грейслендский грандлендлорд, — Лизелл не сводила глаз с незваного гостя. — Сир, вы теперь сами видите, что эти грейслендцы из себя представляют и что они хотят сделать. Вы не можете позволить этим людям…