Остальные соблюдали нейтралитет или были настроены враждебно. Например, Василио Йованови, отец ученика, которого Марко выпорол за то, что тот гонялся за своим одноклассником с ножом. Хотя наказание было вполне законным, так как убийства подросткам запрещались, Василио Йованови обвинил Марко из-за порки. Мальчик сидел рядом с отцом и явно злорадствовал. Без сомнения, Милтиаду вызовет его как свидетеля.
Там же находился и густобородый, чёрноволосый Теофрасто Влора, Митрополит Святой Синкретистской Церкви, который приехал из Стамбу, чтобы проследить за судом и выслушать обвинение. Даже если бы среди пятерых присяжных не было Сократи Йованови, двоюродного брата Василио Йованови, шанс, что они оправдают его в присутствии Митрополита, казался ничтожным.
— Не виновен! — громко сказал Марко и сел.
Судья изрёк:
— Подсудимый признал себя невиновным. Обвинитель, изложите суть дела.
Джорджи Милтиаду встал и начал:
— Ваша честь, мы рассчитываем доказать, что подсудимый, вопреки законам Кралата и правилам школьного совета, самовольно и незаконно… — Далее следовал список обвинений, содержавший детальное описание беззаконий, творимых Марко.
Когда Милтиаду закончил, судья обратился к адвокату Марко:
— Защитник, изложите суть дела.
Ригас Лазареви встал и начал:
— Ваша честь, защита оговаривает, что мой клиент действительно обучал доктринам, за которые его судят…
— То есть он признаёт себя виновным? — закричал Джорджи Милтиаду, вскакивая.
— К порядку! — сказал судья Копитар. — Займите ваше место, господин обвинитель; у вас будет шанс высказаться.
— Нет, — ответил Ригас Лазареви, — мы придерживаемся презумпции невиновности. Мы строим нашу защиту на том, что доктрины, о которых идет речь, правдивы, и что даже правительство не может заставить моего клиента преподавать неправду. Но есть закон выше правительства, это наш замечательный гость, Митрополит, — он кивнул на Теофрасто Влора, который неприветливо смотрел на защитника, выпятив колючую чёрную бороду, — может подтвердить. Мы должны предоставить..
— Возражаю! — закричал Джорджи Милтиаду. — Действия моего уважаемого коллеги нарушают правила, его доводы неуместны, а смысл его слов греховен. Это не церковный съезд и не собрание факультета Университета Сина, здесь не следует решать, что есть истина. В нашем случае истина ясно изложена в параграфе сорок два указа номер 230, в год 978 от Падения, в описании основ и содержания общественной школьной системы…
Всё утро они продолжали попеременно протестовать и спорить. Когда атмосфера накалялась, публика ёрзала на скамьях, расстегивая ворсистые овчинные куртки. Один даже принялся снимать ботинки, но Айван Халиу остановил его, постучав по бритой голове концом алебарды.
Предполагалось, что зрители должны молчать, но тишина постоянно нарушалась отдельными людьми, проталкивающимися меж скамей к ближайшей плевательнице или к выходу, чтобы сделать глоток сливицы. Другие перешёптывались и бормотали, пока судья Копитар не пригрозил очистить зал суда.
Свидетели обвинения, собранные Джорджи Милтиаду, не были допрошены, так как защита привела прецеденты, согласно которым от допроса следовало отказаться. В свою очередь Милтиаду поднял вопрос об истинности доктрины Анти-падения, который был исключен как не относящийся к делу, поэтому у Ригаса Лазареви не было возможности показать книги, которые он принес как вещественные доказательства. Этому Марко только обрадовался. Многие книги были иностранными, а Марко хорошо знал о ненависти скудранцев ко всему иностранному.
К обеду, когда Мафрид почти достиг зенита, осталось только произнести заключительные речи. Суд сделал перерыв. Марко пообедал с другими подсудимыми: им подали прессованный творог, местные кфоррианские грибы и немного баранины. Подсудимый, судья, присяжные, свидетели, служители и зрители разошлись, чтобы пообедать и размяться во время трехчасового перерыва.
После этого Марко и остальные вернулись к финальным прениям. Джорджи Милтиаду напомнил об иностранном происхождении Марко:
— …оный чужестранец не только пытался отравить умы нашего молодого поколения лживыми и нечестивыми убеждениями. Он даже примкнул к другому чужаку, иностранцу, — он указал на Монгамри, который свирепо посмотрел на него, — от которого перенял отвратительную доктрину, будто все люди являются чужаками в собственном мире. Вы когда-нибудь слышали о чем-то более невизантианском? Не обманывайте себя благовидными доводами моего коллеги, что обязанность учителя — следовать за правдой, куда бы она ни вела. Неужели Марко Прокопиу — бог, неужели он может говорить правду, когда видит её, в то время как люди, превосходящие его мудростью, не согласны с этим? Конечно, нет. Можем ли мы позволить человеку, зараженному чужой кровью, учить наших детей, что чёрное — это белое, или что Кфорри плоская, а Мафрид холоден, только потому, что капризы природы или зловредные иноземные влияния сбили его с пути? Или нам следует нанять почитающих Эйнштейна ведьм Мнаенна преподавать их смертельное искусство и чары в наших школах? Или пригласить чёрнокожих отшельников Афки, утверждающих, что они — избранные люди бога? Кто должен решать, что есть истина? Что ж, правительство его Пресветлого величества, Края Массимо, может обратиться к самым проницательным умам в Кралате и к божественной мудрости Священной Троицы, воплощенной в Синкретистской Церкви…