Гилельса «обласкали» после его конкурсных побед еще и потому, что он понравился самому Сталину, – отсюда приглашения на дипломатические мероприятия, правительственные концерты и проч. Особое отношение диктатора к кому-либо выглядит сегодня в нашем восприятии как чудовищное клеймо: вот, вот она – «советскость» Гилельса, его идеологическая твердокаменность! Шостаковича при Сталине травили еще до войны, в 1948 г. шельмовали вместе с Шостаковичем и Прокофьева, других лучших музыкантов эпохи; Г.Г. Нейгауза в 1941 г. арестовали и долго держали на Лубянке – а Гилельса Сталин демонстративно выделял, говорил: «Гилельс – это наше золото»27!
На самом деле мнения Гилельса о Сталине и советской идеологии никто не спрашивал. Надо было – и он ехал по вызову к диктатору в Кремль или еще куда-либо, как ездили и В.В. Софроницкий, и И.С. Козловский, и другие великие советские артисты. Г.Б. Гордон, общавшийся впоследствии с Эмилем Григорьевичем, рассказывал с его слов, какого чудовищного напряжения стоили музыкантам эти «приглашения», после каждого из которых вполне можно было не вернуться домой…
В теме «особой любви» к Гилельсу Сталина напрашивается одна ассоциация. Известно, что Сталин из пианистов, помимо Гилельса, выделял Софроницкого, хотя и не столь явно (так и хочется заметить, что вкус тиран имел неплохой). Софроницкий был «красив, как юный Аполлон» (по выражению Г.Г. Нейгауза); в его игре подспудно ощущалось мистическое, «неземное» начало.
В литературе о Сталине уже отмечалось, что вождь отличался необъяснимой снисходительностью к М.А. Булгакову: предполагают, что бывший семинарист в глубине своей темной души боялся «сверхъестественного», с которым был «накоротке» Михаил Афанасьевич; можно предположить, что недалеко от этого находился и Владимир Владимирович. Во всяком случае, Софроницкий был едва ли не единственным, кто в послевоенные годы осмеливался иногда отказываться ездить по сталинским приглашениям28; никаких последствий это не имело.
В случае с Гилельсом все было наоборот: Сталин явно ощущал себя с ним непринужденно, чему причиной вполне могла служить внешность великого пианиста. Как известно, вождь был низкорослым и рыжеватым, что его мучило, судя по тому, как ретушировали его портреты и подставляли возвышение на трибунах. Гилельс тоже был невысок, волосы имел не просто рыжие, а огненно-рыжие (позднее американцы восхищенно прозвали его «Рыжим Дьяволом»), и в молодости, скорее, некрасив. Это потом, когда на его удивительном лице постепенно отражался все более ввысь уходящий богатейший дух, когда в нем буквально стала проступать гениально сыгранная им музыка, Гилельс становился все красивее – на фотографиях уже среднего возраста лицо его исполнено «странной и дикой красоты», как написал один иностранный рецензент29, а в возрасте за пятьдесят Гилельс просто прекрасен.
Но в то время, когда его знал Сталин, ничто не могло вызвать в диктаторе ревности; напротив, Гилельс имел лицо простовато-мужественное, не отмеченное чертами аристократизма. Сейчас мы видим в его лице на фотографиях 1930-х гг. не «простоватость», а простоту и чистоту – отражение гениальной простоты его интерпретаций и чистоты его души. Тогда же это могло ассоциироваться с рабоче-крестьянским идеалом: ничего изысканного и утонченного, и Сталину подобное должно было импонировать.
Подобные причины смешанного идеологически-фрейдистского толка вполне могли играть существенную роль в отношении вождя к Гилельсу. Это особое отношение Гилельс использовал в «личных» целях только один раз – для спасения из тюрьмы Г.Г. Нейгауза.
Как известно, Г.Г. Нейгауз был арестован и помещен на Лубянку в ноябре 1941 года: он не эвакуировался из-за больной тещи и был обвинен в том, что намеренно дожидается прихода немцев30. Ему, учитывая немецкую фамилию и то, что его родная сестра Н.Г. Нейгауз жила в Германии, реально грозил расстрел. Однако спустя восемь с половиной месяцев его выпустили из тюрьмы, привезли в Свердловск и разрешили работать в консерватории.
По поводу чудесного спасения Нейгауза впоследствии возникали самые фантастические гипотезы. Наиболее распространено следующее утверждение В.В. Горностаевой: «Он был этапом отправлен на Урал. Поезд шел через Свердловск. В этом городе, будучи директором, Нейгауз открывал в 1934 году Уральскую государственную консерваторию. Свердловские музыканты совершили чудо, убедив крупного начальника, что Нейгауз сможет принести больше пользы своей Родине, работая в Консерватории, чем на лесозаготовках. Его удалось снять с поезда ссыльных и оставить в Свердловске»31.
28
По воспоминаниям ученицы Софроницкого Н.А. Новиковой, Владимир Владимирович в конце 1940-х гг. в ответ на приглашения ехать играть к Сталину отказывался, ссылаясь на нездоровье, а в узком кругу говорил: «Я не холуй и не поеду, чтобы играть одну прэлюдию». (См.: Федорович Е.Н. Ученица Софроницкого // Поэт фортепиано: к 100-летию со дня рождения В.В. Софроницкого. М.: Мемориальный музей имени А.Н. Скрябина, 2003. С. 68).
29
См.: Хентова С.М. Эмиль Гилельс. М., 1967. С. 246. Имеется в виду цитата из статьи Клода Роя в «Юманите-деманш» от 21.03.54: «На сцену вышел крепкий молодой человек. Он уселся у рояля и глубоко вздохнул. Его лицо обрело выражение странной и дикой красоты. Только гром аплодисментов пробуждал его от сосредоточенности».
30
М.Г. Нейгауз. История ареста Г.Г. Нейгауза (воспоминания дочери). М.: Ньюдиамед, 2000. С. 5.
31
Горностаева В.В. Мастер Генрих // Генрих Нейгауз: Воспоминания о Г.Г. Нейгаузе. С. 475. Впервые эта статья была опубликована к 100-летию со дня рождения Г.Г. Нейгауза в апреле 1988 г. в газете «Советская культура».