Прежде всего, С.Т. Рихтер, по-видимому, нарушил предсмертную волю Г.Г. Нейгауза, выраженную в просьбе уничтожить письмо, самим фактом публикации этих сведений (или согласия на публикацию – ведь он сам отдал дневники Монсенжону). «По-видимому», а не наверняка – потому, что гипотетически нельзя исключить и того, что Нейгауз ему поручил огласить эти сведения много лет спустя (хотя, конечно, вряд ли). Но даже и в таком случае надо было бы писать как минимум правду, а данный эпизод в изложении Рихтера просто изобилует нестыковками.
Что значит «написал в газетах»? Как справедливо замечает А.С. Церетели, опубликовать какое-либо письмо в газетах в СССР в 1962 году мог бы, наверное, только генеральный секретарь ЦК КПСС. Да и просто: этого не было, ни в каких газетах Гилельс ничего такого не писал и вообще никому об этом не сказал.
Дальше – еще хуже: «Потрясенный Нейгауз вскоре умер». Это уже серьезное обвинение; написано так, что невольно напрашивается причинно-следственная связь: Нейгауз умер именно в результате этого письма (раз «потрясенный»). Но это неправда даже по времени («вскоре») – письмо написано, самое позднее, в середине 1962 г., что следует из самого факта проживания Нейгауза в это время у Рихтера, а Г.Г. Нейгауз умер в октябре 1964 г. И почему именно письмо Гилельса стало причиной его смерти, а не мытарства с квартирой, например, да и мало ли могло быть еще причин, ухудшивших течение давнего сердечного заболевания.
Насчет того, что Нейгауз критиковал Гилельса доброжелательно и так же, как и Рихтера, – явная неправда, по поводу этого А.С. Церетели и М.В. Лидский приводят множество убедительных аргументов, в том числе тех, которые помещены и в этой статье, поэтому сошлюсь только на один, самый близкий нам по времени. М.В. Лидский ссылается на слова Генриха Нейгауза-младшего (внука Г.Г. Нейгауза), сказанные им недавно: «Насколько дед с отцом обожали Рихтера, настолько недолюбливали Гилельса. Вот он и отвечал им “взаимностью”… Я уверен, если бы не конкуренция Гилельса с Рихтером, мы все много выиграли бы…»96.
Слова о том, что Гилельс не переносил ни малейшей критики, опровергаются хорошо известными фактами: он неоднократно, будучи уже всемирно признанным пианистом, обращался к старшим коллегам с просьбой послушать его и сделать ему замечания. В частности, И.В. Никонович приводит в воспоминаниях о Софроницком эпизод, из которого следует, что Гилельс в 1950-е гг. просил Софроницкого прослушать его скрябинскую программу97. Гилельс осваивал Скрябина, а Софроницкий был первейшим авторитетом в его интерпретации. И уж, конечно, не комплиментов ожидал Гилельс от Софроницкого; напротив, немалую смелость надо было иметь, чтобы, будучи признанным артистом, нести на суд Софроницкого произведения Скрябина… Играл он также неоднократно К.Н. Игумнову и С.Е. Фейнбергу.
Наконец, слова о том, что Гилельс «отрекся от Нейгауза», в то время как «всем в Москве было известно, что он учился у Нейгауза», тоже выглядят в приведенном контексте очень странно. Гилельс, по-видимому, просил Нейгауза более не считать его своим учеником, так как Нейгаузу, как это следует из его письменных отзывов об искусстве Гилельса, последнее всегда не по душе. В интерпретации же Рихтера это выглядит так, будто Гилельс пытался совершить некий подлог: скрыть от всех, что он учился именно у Нейгауза, а его ловят за руку: «всем в Москве было известно…» (кстати, почему в Москве? Это было известно всему миру, уж если на то пошло…).
Гилельс имел полное и моральное, и формальное право считать себя учеником прежде всего Берты Рейнгбальд. Она не только очень хорошо к нему относилась, не так, как Нейгауз, но еще и гораздо дольше учила его, минимум пять лет – а Нейгауз формально три года, фактически не более полутора. Причем Берта Михайловна занималась с ним много, иногда даже ежедневно по нескольку часов – в трудный подростковый период, когда Гилельс предпочитал проводить время со сверстниками на улице, а не играть на рояле. Она вникала в обстоятельства его жизни, в его внутренний мир. А Г.Г. Нейгауз не только не шел навстречу попыткам Гилельса сблизиться по-человечески, но и просто мало с ним занимался – он сам это признавал98.
Совершенно естественно, что Гилельс сохранил в душе ученическую признательность именно к Рейнгбальд. И он не скрывал этого: статью «О моем педагоге» в 1964 г. он посвятил исключительно ей99. Это требовало немалого мужества: быть учеником Нейгауза всегда считалось почетным, а вот Б.М. Рейнгбальд погибла в 1944 г. по не полностью выясненным причинам (она покончила с собой, в отчаянии бросившись в лестничный пролет), но точно не без участия одесских властей. Ее имя после этого в Одессе запрещалось упоминать, а Гилельс не только написал статью, но и установил ей обелиск (он сделал это сам, не дождавшись, когда соберутся многочисленные другие ученики Берты Михайловны); в 1974 г. дал концерт ее памяти, что стоило ему громкого скандала в Одесском обкоме КПСС.
97
Никонович И.В. Воспоминания о Софроницком. (Дополнение: И.В. Никонович отвечает на вопросы М.В. Лидского) // Волгоград – фортепиано – 2000. С. 140-141.