Хоуп заставляет нас встать по возрасту: я, Мэтти, Тамсин и Алекс. Потом делает шаг назад, любуется нами и говорит, что мы очень выросли и выглядим прекрасно, хотя имеет в виду в основном Мэтти. Меня из вежливости хвалят заодно с ней, и я привыкла к этому. Тэм фыркает и нарушает стройность рядов, за ней то же делает и Алекс. Не то чтобы мы не видели Мэла и Хоуп в Лондоне, но там это удается только между школой и работой, а поскольку мы живем в совершенно разных районах города, то встречаемся гораздо реже, чем вы можете подумать.
– Ужин подадим, когда вы будете готовы, – говорит Хоуп.
Папа протирает винные бокалы бумажным полотенцем, наполняет их и протягивает тем, кто старше восемнадцати, а Мэтти, Тамсин и мне достаются уменьшенные порции. Алекс появляется вновь и набрасывается на бокал Хоуп, как крысиная змея, когда та ставит его на стол, чтобы помочь маме с чемоданом. Он приканчивает вино в два глотка и вновь исчезает. Хоуп хмуро смотрит на пустой бокал, но папа снова наполняет его.
Все улыбаются, смеются и излучают оптимизм. В этом году все будет лучше, чем всегда, – и погода будет лучше, и еда, и развлечения.
Актеры собрались, лето начинается.
3
Наш дом в равной мере живописный и раздражающий. Во-первых, он меньше, чем кажется, и это забавно, поскольку с большинством домов все наоборот. Мой пра-прапрадедушка построил его для своей жены в качестве свадебного подарка в 1913 году. Дом выдержан в стиле, который мама называет поствикторианско-маньячно-чердачным. Семья владела им до 1930-х годов, когда моему предку пришлось все продать, чтобы заплатить карточные долги. Его сын (мой прапрадедушка) двадцать лет спустя выкупил дом, выкрасил в изначальный сиреневый цвет, и впоследствии все избегали упоминать о тех временах, когда семейство лишилось его. Прапрадедушка также построил дом на побережье для новых членов семьи, и теперь он принадлежит Хоуп. С тех пор как на сцене появился Мэл, дом считается их общим, хотя формально это не так.
Наш дом построен как летний, что своего рода блажь. Он не предназначен для того, чтобы жить в нем круглый год, вот мы и не живем. Он открыт всем ветрам, и у него нет теплоизоляции, трубы замерзают, если в холодное время года не пользоваться водопроводом и не заливать в ноябре унитазы антифризом, но нам нравится каждая его башня и башенка, и старомодные окна, и даже короткая лестница, ведущая в шкаф. Мой прапрапрадедушка, должно быть, имел исключительное чувство юмора, потому что все в доме в высшей степени оригинально. Зато из каждого окна можно видеть море.
Моя спальня находится в сторожевой башне. Большинство людей не стали бы претендовать на нее, потому что она до смешного маленькая. Кто-то достаточно высокий может одновременно коснуться всех четырех стен, если ляжет на пол, вытянув руки и ноги. В башне имеется встроенная кровать и лестница, ведущая к узкой вдовьей тропе, названной так потому, что женщинам нужно было где-то прогуливаться и смотреть на море в подзорную трубу в ожидании своих мужей, которые не всегда возвращались. Потому тропа и вдовья.
У меня есть медная подзорная труба, принадлежавшая еще прапрадедушке. Он служил на флоте и в последние годы жизни проводил много времени, делая то же, что и я, – стоял в башне с подзорной трубой, направленной на море. Понятия не имею, что он там видел, возможно, то же самое, что и я: лодки, Юпитер, сов, зайцев, лис и случайных обнаженных пловцов. Это своего рода неписаное правило – подзорная труба идет в придачу к комнате. Теоретически и труба, и комната могли перейти к Мэтти, Тамсин или Алексу, но перешли ко мне.
В моей семье существует великое множество традиций, скажем, передачи дома и передачи подзорной трубы. С другой стороны, нам явно не хватает традиций, какие есть у знатных семей, например, мы не называем каждого старшего сына в поколении Альфредом, не страдаем слабоумием, а ген азартного игрока ни у кого, кроме прапрапрадедушки, не проявлялся, что, конечно же, к лучшему. Но когда дело доходит до передачи собственности от одного поколения к другому, мы оказываемся прямо-таки на равных с королевой.
На другом конце дома – тоже башня. До рождения нас четверых мама и папа использовали ее как спальню, и это было романтично, но не практично, поскольку сильный ветер грозил снести ее, отделив от дома. Около пяти лет назад родители перебрались в комнату над кухней. Мама делает костюмы для Национальной оперы, и эта комната служит ей мастерской. Комната Алекса расположена на другом конце холла, ее называют «перерезанное горло». Я всегда думала, что это из-за какого-то мрачного давнего убийства, но папа говорит: просто она такая маленькая, что живущим там хочется перерезать себе горло. К плюсам комнаты относится шестиугольное окно и то, что в ней ты чувствуешь себя уютно, как в каюте.