— Или ты запамятовал, царь-батюшка, что Романовы тебе родня по кике? — сказал он.
— Запамятовал, князь Василий. Да видишь сам, какая прорва дел привалила, — бойко оправдался Лжедмитрий. Сам же подумал, что они-то как раз в Москве и не нужны ему.
Однако за род Романовых в эти дни волновался не только князь Рубец-Мосальский, а и москвитяне. И Лжедмитрий подумал об этом, спросил князя Василия:
— Не знаешь ли, куда упрятал их Бориска?
— Допрежь ведаю, где старший Никитич заточен.
— Тогда моей волей шли за ним посольство. А мы тут подумаем, где ему впредь пребывать. — Сердце у Лжедмитрия забилось в тревоге, потому как Никитичи не станут взирать на него так преданно, как взирал князь Рубец-Мосальский.
В тот день, как Рубец-Мосальский собирал «послов» и наставлял их, к Лжедмитрию пожаловал князь Василий Шуйский. И, обуреваемый тайной корыстью, укрепил опасение царя.
— Ты, батюшка царь, вызволи Никитичей и инших Сицких, Черкасских из ссылки, но в стольный град не торопись пускать. Смуты вокруг и без них пропасть. И то пойми, — Шуйский многозначительно поднял палец, — не приведи Господь, ежели у Никитичей возникнут сомнения.
У Лжедмитрия были основания прислушаться к совету князя Василия Шуйского, и он решил всё исполнить так, как подсказал хитрый князь.
Князю Катыреву-Ростовскому было поручено доставить старшего Романова во дворец Ивана Грозного в селе Тайнинском, а прочих пока расселить в Ярославле и Твери. А пока князь Катырев-Ростовский ходил в Антониево-Сийский монастырь, жизнь в Москве становилась всё более бурной и неуправляемой.
Царь Лжедмитрий уже открыто пренебрегал русским обществом и жил в окружении поляков, литовцев и римских иезуитов. Он вёл переписку с польским королём Сигизмундом Вазой, каждую неделю слал письма своей невесте Марине Мнишек, посылал гонцов с благодарственными грамотами папскому нунцию в Польше Рангони. И даже писал самому папе римскому, только что вставшему на престол Павлу V. Он добивался у папы разрешения жениться на католичке Марине Мнишек и, выполняя волю россиян, окрестить её в русскую православную веру. Вмешательство папы потребовалось Лжедмитрию для того, чтобы укротить неуступчивого митрополита Гермогена, который был против брака Лжедмитрия на католичке. Царь вытащил на свет божий опального митрополита Рязанского Игнатия Грека, нарёк его патриархом, при попустительстве которого надумал обмануть русских архиереев при крещении Марины и во время его венчания с полячкой. Игнатий Грек заверил Лжедмитрия, что всё сделает, как царь пожелает. Лжедмитрий вновь обрёл благодушие, но ненадолго.
Как-то после затянувшегося до глубокой ночи пира царь уже под утро ушёл в опочивальню и забылся в тяжёлом сне. И явился к нему во плоти польский богослов и философ Пётр Скарга. Встал он возле ложа, руку протянул. И Лжедмитрий проснулся, сел в испуге, спросил:
— Кто ты? Что тебе нужное.
— Не пугайся, царь. Я твой духовный отец, — сказал Пётр Скарга. — Ведаю, что против тебя умышлен заговор, — начал богослов. — Ноне же арестуй князя льстивого с хитрыми глазами. И братьев его возьми в железа. А как с ними поступать, думай сам. — И Пётр Скарга удалился из опочивальни неведомым путём.
Лжедмитрий так больше и не уснул. Он стал перебирать в памяти все лица вельмож, искать среди них того, кто льстил ему без меры и у кого хитрые глаза. Но то лицо, которое грозило ему смертью, не проявлялось... А страх нарастал. Лжедмитрий уже видел, как ворвались во дворец заговорщики, как рвались в его опочивальню, размахивали оружием. Лжедмитрий встал, оделся, саблю в руки взял и затаился у дверей, готовый защищать свою жизнь. Наступил рассвет, царь подошёл к окну, дабы посмотреть, нет ли заговорщиков близ дворца. Но двор был пуст. Лжедмитрий прислонился к оконному откосу, закрыл глаза и куда-то поплыл. И в сей миг пред окном возник человек. Смотрел он на Лжедмитрия льстиво и плутовски. И услышал Лжедмитрий голос: «Ты, батюшка, вызволи из ссылки Романовых, но в стольный град их не пускай». Царь открыл глаза и возблагодарил неведомо кого за то, что помог высветить лик заговорщика. И был им князь Василий Шуйский.