И почти каждый день на Варваркино торжище, что близ подворья Романовых, приходили ведуны Сильвестр и Катерина. И только слушали, внимали всему тому, о чём говорил народ, сами ни с кем не вступая в разговоры. К тому же они прятали свои лица, меняли свой облик. Ведун Сильвестр появлялся в старом охабне, каждый раз в другом, капюшон на голову натягивал, рыжей бороды не носил, а вместо неё пегий клин выставлял, зелёные глаза прятал под мохнатыми сизыми бровями. И Катерина ходила по торжищу, упрятав голову в платки-хустки так, что никто не мог увидеть её красивого лица, её огненно-рыжих кос и обжигающих, зелёных, как и у Сильвестра, глаз.
Знали Сильвестр и Катерина, что в Москву собрались многие холопы и дворовые люди, крестьяне из вотчинных сел и деревень рода Романовых, коих немало имелось по России. И ведуны искали средь них преданных Романовым людей, дабы в нужный час взять их в помощь, коя могла потребоваться. Катерине и Сильвестру помогал монах Яков, который до того, как принять постриг, долгие годы служил Романовым. Яков побывал во всех княжеских вотчинах, знал сотни холопов и крестьян, приписанных к княжеским землям. В тот день, как Катерине удалось встретить Якова да как разговорились, он сказал ей:
— Ведаю, благая Катерина, что тебе близок князь Фёдор, мой благодетель. И силу твою ведаю. Потому Христом Богом прошу порадеть за князя и спасти его от жестокого прикрута и опалы.
— Тебе спасибо, Яков, что сам радеешь и скорбишь за князей Романовых. Да помни, святой отец, о том, что судьба князя Фёдора в руках Божиих. И никто не волен изменить его участь. Но помни, Яков, и о другом, о том, что Всевышний проявит к князю Романову милость. Сие придёт не скоро, но сбудется, как на смену ночи приходит день. О том и говори всем, кто верой и правдой служит князьям Романовым. Их час придёт.
Увы, тогда и Катерина не ведала, что того часа придётся ждать многие годы. А пока впереди у Романовых лежал бесконечно долгий путь по терниям и страданиям.
К июню следствие по делу Романовых было завершено и состоялся приговор. Его вынесли за два месяца до того, как пришёл час проявиться истинному гневу Господнему, поразившему всю центральную Россию в августе 1601 года.
А тогда, накануне дня Святой Троицы, Пятидесятницы, среди москвитян прошёл слух, что к Романовым якобы будет проявлена милость. И москвитяне искренне обрадовались, возносили хвалу царю Борису. И как же велико было их огорчение и разочарование, когда на Духов день свершилось-таки в Москве чёрное дело — суд неправедный. И никому из окружения государя не ударило в сердце, в душу, что в Духов день Господь призывает всех верующих и паче чаяния помазанников Божиих помнить о главной заповеди, о любви к ближнему, о милосердии к покаявшемуся. Потому-то и послал Вседержитель на землю в сей День Святого Духа — Утешителя.
На этот раз Утешитель не явился к россиянам. Москва взбудоражилась. На улицах, на площадях толпы людей метались туда-сюда, искали сведых людей, служилых, кои рассказали бы о том, что случилось в Кремле, какую кару придумал царь Борис Романовым.
Пополудни возле Троицких ворот Кремля, из коих шёл путь на Пречистенку, появилась Катерина. Она по-прежнему таилась от чужих глаз. Одежонка на ней была старенькая, вытертый ситцевый платок с бахромами опущен почти на нос. В руках она держала корзину, в которой лежала разная огородная зелень. Затаившись близ ворот в углу под стеной, она зорко следила за каждым, кто выходил из Кремля. Долго её лицо ничего не выражало. Но вот вдали появился думный дьяк Андрей Щелкалов, дом которого был в ста саженях от Троицких ворот. Лицо молодой женщины оживилось, она побледнела, а зелёные глаза властно вскинулись на Щелкалова, и у него что-то сдвинулось в душе, он смотрел только на Катерину, окружающее исчезло из его внимания. Он шёл как слепой и шептал о том, что случилось в Кремле, какую кару Романовым вынесла Боярская дума и утвердил царь Борис. Всё это длилось лишь несколько мгновений. А когда Щелкалов миновал Катерину, он вновь увидел толпу людей, их возбуждённые лица, крики. Многие узнали его, требовали рассказать о судьбе Романовых. Но, отрезвев, он сурово отвечал настырным, что ничего не ведает о Романовых. Вырвавшись из толпы, он побежал и вскоре скрылся на своём подворье за высокими тесовыми воротами. На дворе он остановился передохнуть, а как перевёл дыхание, то ему показалось, что с ним ничего не случилось, никому и ничего он не раскрыл из тайного. А если бы его всё-таки спросили, почему он шёл по спуску словно слепой, ответил бы, что усталость взяла своё, потому как больше суток не знал покоя, не спал. И добавил бы, что спасибо неведомой страннице, коя привела его в чувство.