– Суета сует, - сказал старик. - Сколько я вас не видел? Лет пятьдесят.
– Вы опять за свое.
– Я прям и неделикатен. И жизнь меня ожесточила. Пятьдесят лет - большой срок.
Милице Федоровне не хотелось расспрашивать гостя о том, что произошло с ним за эти годы. Для нее они протекли однообразно. Одиноко. Иногда голодно. Последнее время - лучше. Соседи выхлопотали старухе пенсию. Нет, лучше не расспрашивать. Пусть будет встреча, хоть и долгожданная, без времени, вне его пут и шагов.
Старик осмотрелся. Портреты узнали его. Он их признал тоже. Кивнул вежливо. Те в ответ закивали, взмахнули бакенбардами, бородами, усами, многократно улыбнулись знаменитой улыбкой Милицы, пожали обнаженными плечами, качнули локонами и кудрями...
Милица смотрела на него, узнавала то, что уже скрылось под сетью морщин. Предчувствия и сны указывали верно - Любезный друг пришел.
– Откройте форточку, - сказала Милица, стесняясь своей немощи. - Мне душно. А встаю редко. Весьма редко.
Старик встал, подошел к окну. Был он высок и до фортки достал, не поднимая вверх руки. Взглянул, открывая фортку, на улицу, вниз, увидел дыру в асфальте и книги рядом. И бутылки с ретортами.
– О боже! - сказал он. Сказал, как человек, к которому смерть пришла за час до свадьбы.
Старик вцепился в раму, и узловатые пальцы заметно побелели. Ноги не держали его.
– Что с вами? - спросила Милица, не поняв причины смятения. - Вам плохо?
Старик не смотрел на нее.
– Ничего, - сказал он. - Это пройдет. Все пройдет.
– Кстати, - спросила успокоенная Милица Федоровна, которой знакомы по себе были приступы слабости и удушья, - куда бы мог вести ход из этого подвала?
– Куда?
– Ну конечно. Я сначала подумала - не в дом ли отца Серафима? Вы помните отца Серафима? Он страшно пил, когда дом у него сгорел. Нет, думаю, не туда. Тот дом в глубине стоял. Еще колонны были покрашены под мрамор. А на нашей стороне лабаз. Зачем лабазу такой подвал?.. Может, в лабаз?
– Не в лабаз, - прохрипел старик. - Не в лабаз. Какой еще лабаз? Подвал к вам шел во флигель. Господи, несчастье-то какое...
«Правильно, - разумно подумала Милица Федоровна. - конечно, выход из подвала должен быть под флигелем». Но она такого не помнит. Совсем не помнит. Запамятовала. А может, и не знала о подвале.
А Любезный друг сердился. Глаза его увеличивались, росли и гневались. И он взлетел под потолок и оттуда грозил сухим пальцем и говорил беззвучно...
Это Милице Федоровне уже снилось. Она задремала. Старик не взлетал и не грозил пальцем. Он стоял, прислонившись лбом к стеклу, и тяжко стонал.
6
Елена Сергеевна задерживалась. Шурочка отвечала на Ванины вопросы, и было это подобно клубку - ниточка тянулась, вопрос за вопросом, и смысла в них не заключалось. За беготней Шурочка чуть не забыла - обещала с пионерами прийти на экскурсию к старухе Бакшт.
Кукушка нехотя выползла из деревянных ходиков и два раза скрипнула, не раскрывая клюва. На третий раз ее не хватило. Стрелки стояли на трех без пяти. А Елены Сергеевны все не было.
В магазине Шурочку отпустили после обеда. Там не хватятся. Но пионеры ждут.
– Пошли погуляем, Ванечка, - сказала Шура, подлизываясь. (Ванечка мог и не пожелать). - Может, бабушку найдем.
Шурочка убедила Ваню надеть курточку и панаму. Ваня потащил за собой танк на спичечных коробках, - согласился гулять на таких условиях.
На мосту через Грязнуху Шурочку с Ваней обогнали знакомые из речного техникума. Дюжие мальчики на велосипедах. Ехали с купания и потому были бодры. Увидев Шурочку, стали делать вид, что Ваня - ее сын, отчего очень развеселились. Шурочка обиделась на грубые шутки, Ваня испугался, захотел вниз к речке - посидеть на берегу. Он бил каблуками по булыжнику и упирался. Речникам надоело шутить на жаре, нажали на педали. Один отстал, обернулся, сказал, что купил два билета в кино, на девять, и будет ждать. Шурочка почти не слушала. Она уговаривала Ваню.
– Ванечка, - говорила она, - пойдем к бабушке. Я тебе конфетку дам «Золотой ключик».
– Нельзя мне конфеты... - канючил Ваня. - Я хочу ананас. У меня коренной зуб болит...
– А мы сейчас посмотрим твой зуб, - сказал добрый голос сзади. - И может, даже вырвем его с корнем.
Провизор Савич поравнялся с ними. Он возвращался с обеда в аптеку.
– Я за Елену Сергеевну посидеть взялась, - сказала Шурочка. - А она не идет.
Савич посмотрел на внука Елены и пожалел, что нет с собой конфеты или другого предмета, которые обычно дарят детям. У него детей не было, а могли бы быть внуки.