Это было уже тяжеловато. Я бы прикончил его на месте, но вокруг меня стояло двадцать надымских бойцов: в руках у них имелись подходящие для драки подручные предметы типа клюшек, арматурин и бит, а на поясах и за спинами болтался огнестрел.
— Пацаны, — я взялся за свои височные косички, которые заплел перед тренировкой, и связал их на затылке. — Вы, конечно, такой толпой мне навалять сможете. Но каждый из вас знает, на что я способен. Трех или пятерых из вас я убью, еще столько же — покалечу. Даже если вы станете стрелять. Оно вам надо?
— Ты нарушил пакт о ненападении, Бабай, — сказал смутно знакомый мне небритый дядька. — Не след было с бабой старшОго шашни крутить и подговаривать маякских против «Надыма». Сам же говорил о нейтралитете — а теперь что? У нас клиентов нет, бабла нет, никто с нами дела иметь не хочет. Твоя работа.
Остальные его явно поддерживали. Я почесал затылок и задумчиво проговорил:
— Ну, предположим, с девчонкой этой у нас всё получилось ДО того, как мы со старшим вашим договор заключили. Я вообще понятия не имел, что она с этим полудурком мутит на тот момент. Но одно дело — мутить, а другое — дать возможность Стредлейтеру убить меня, а? Это ведь нечестная игра, шулерство на ставках — дать преимущество одному из бойцов. Зашквар, как есть — зашквар! Ну-ка, ну-ка, поглядите сюда вы все и скажите, что вы об этом не знали? Где монтировали стенд для аугметации того урода из Формации? В подвале? В подсобке? Да мне похрен, где именно. Во-о-о-от! — я загнул палец. — Это раз. А вот вам и два: допустим, ты, Густав, не удержал свою бабу. Допустим я — кобель. Ну так приди и пристрели меня сам, кой хрен ты притащил с собой всю банду? Я каждую ночь стою за прилавком, возьми самую большую пушку из всех, что у тебя есть и выстрели мне в башку, и получи за это от полиции как полагается, а? Или кишка тонка?!
Я заводился всё больше, кровь моя кипела от ярости. Вообще, сама необходимость им тут чего-то доказывать являлась уже вполне достаточным поводом для хорошего мордобоя. Но — у меня были большие планы на Маяк в целом и «Надым» в частности. И на этих ребят — тоже. А потому калечить их почем зря не показалось мне шибко вменяемой идеей.
— Ты науськал!.. — снова завопил гном, сообразив, что даже его бойцы начали сомневаться.
— Наговнюськал!!! — рявкнул я. — Скажи, Густав, что ты не знал, что происходит в богатых кварталах? Ответь, почему ты и твои пацаны сидели в «Надыме», когда все уважающие себя мужики вышли против темных? Снова, как и с Формацией, попытался загрести жар чужими руками? Давай, Густав! Давай, скажи!
— Это ложь, ложь! — Игельшнойцхен сделал шаг назад с крыльца, остановился, оглядывая своих сторонников. — Бузундуш ай-мену, говно собачье, жлоб вонючий, дерьмо, сука, падла!
И вдруг вытянул из-за пазухи какой-то невероятный ствол. Ту самую, большую пушку. Похоже, это артиллерийское орудие висело у него в подмышечной кобуре, и только общее квадратно-коренастое телосложение кхазада позволяло скрывать от любопытного взгляда такой инструмент для убийства. Он напоминал американский «Desert Eagle» своим калибром и размерами и компоновкой, но, конечно, никакого отношения к этому легендарному оружию не имел — слишком чуждыми были его угловатые обводы..
— Жопа урукская, я тебе мозги вышибу! — брызгал слюной гном, тыкая в меня дулом пистолета.
— ГОНИШЬ, ВНУЧОК! — раздался вдруг замогильный голос. — ТЫ НЕ В СВОЕМ ПРАВЕ!
Народ аж присел, Густав выронил пистолет, а я завертел головой во все стороны, пытаясь понять, что за хрень происходит. И понял! Из двери «Орды» вдруг высунулось огромное полупрозрачное лицо старого белобородого гнома и поцокало языком:
— Ай-яй-яй, Густав, как не стыдно! Снюхался с темными, нарушил пакт о ненападении, брал мзду и закрывал глаза на гадости!
— Деда! — воскликнул ошеломленный Игельшнойцхен.
— Фу таким быть, внучок. И грибы гоблинские жрать не след, не по-нашему это, не по-кхазадски. Пиво пить или самогон — это да, это вполне. Курить тоже не возбраняется. А грибы — это не наш метод! Вот помню я как мы с Мартином Пферцегентаклем однажды… — похоже, этот фантом готов был пуститься в пространные рассуждения о молодости, но был прерван.
— Однако, дух всё сказал, — дверь открылась и на улицу вышел Хурджин. — Слыхали? Так-то это Иоганн Клаус Мария Игельшнойцхен, шибко авторитетный мертвый гном. Я его позвал, чтобы он своего потомка приструнил, однако.