Рикович издеваться над милиционерами не прекратил. Он вдруг обернулся и погрозил одному из них пальцем:
— Даже не думай, Петренко. Правильно — лучше о детях подумай. Как им будет жить-поживать в сиротском доме, а жене твоей — ссыльной в Хтони?. Бросай вот это дело и считай, что тебе повезло на доброго волшебника наткнуться. Но проверку в ваш прекрасный городишко я всё-таки пришлю. Скажем — через месяц. Успеете дерьмо разгрести?
— Д-д-да! — судорожно закивал обильно потеющий Петренко.
— Так марш-марш к японой матери, какого черта вы тут груши околачиваете? — рявкнул целовальник.
Милиционеры переглянулись и, рассевшись по машинам, укатили прочь.
— И что это сейчас было? — уточнил я. — Ты вроде жаловался, что пустоцвет и слабосилок. А как присмотришься повнимательнее — великий добрый волшебник!
— Пф-ф-ф! Этот Петренко так громко и смачно думал о загашнике с травкой, что я просто не удержался! А так он парень хороший, правильный: как я его пуганул — сначала про жену с детьми вспомнил, а потом — про нераскрытое дело, тут у них кто-то павильон поджег, и у Петренки зацепка есть, стопудовая. Получается — за семью испугался, ну и за работу свою — тоже. Нормальный дядька. Ну, дует. Беда, конечно, но не смертельно. А кто-то пьет! Не вижу особой разницы. Работа нервная! Может, бросит пагубную привычку с моей подачи, обретет второе дыхание и получит новые погоны, посолидней. Он вообще толковый, я бы его в ярыжки взял, но не пойдет, откажется. Такие, как этот Петренко — плоть от плоти земщины, они в своем городе — на своем месте. Выдерни — получишь огрызок, а не человека. А великим, но ни разу не добрым волшебником я намереваюсь стать с твоей помощью. Я уже провел подготовительную работу и выяснил — у твоих подопечных целые узоры на ручках золотом сверкают, когда беда приключается. Так что я настроен на долговременное и плодотворное сотрудничество.
— Помнишь, что нужно сказать? — глянул на него я. — Целовальник.
— Я должен стать на колено, поцеловать тебе руку или сделать какой-то жест особый? — уточнил будущий великий недобрый волшебник.
— Хоть дулю в кармане держи, мне насрать. Если решился и подвиг для меня нашел — скажи то, что нужно.
— Моя жизнь… — бастард царского рода сглотнул. Явно — давалось это ему непросто, он всё еще сомневался, не совершает ли что-то против своей присяги. Но совладал с собой и закончил: — Моя жизнь принадлежит Орде!
— Лок-тар огар, соратник! — я хлопнул его по плечу и осклабился.
— А это что значит?
— Победа или смерть! Так что, где там подвиг?
Задумчиво почесав плечо, Рикович проговорил:
— Ну, тогда да. Лок-тар и всё такое… Это нам понятно и близко. «Умри, но сделай», да? А что касается подвига — есть вариант попробовать обкатать твою методику по изничтожению Хтони в тепличных условиях. Ну, почти…
— Обкатать? Методику? У меня есть какая-то методика? — удивился я. — Нет у меня никакой методики и не было!
— Но…
— Наитие и профанация!
— Тогда — обкатать наитие и профанацию. Ты же хотел подвиг? Чего кобенишься теперь? — рассердился Иван Иванович и на секундочку стал немножко Грозным. — Едем Хтонь закрывать или нет?
А я думал, он спросит: «Так чего тебе еще, собака, надо?».
— Едем… — махнул рукой я. — Это хоть по пути в Царицын?
— Крюк небольшой. Место в фургоне вашем найдется? Я, понимаешь ли, сейчас в отпуске за свой счет, и если до Орловского на экспрессе доехал, то теперь, получается, без машины.
— Поехали! Кузю на кухню вытесним или полежать на полочку отправим. Но сначала ты ему пункт назначения скажи, гоблин у меня за штурмана. И сразу совет: даже не пробуй влезть к нему в мозги. Тебя вырвет, гарантию даю.
— Да? Я, собственно, и не горел желанием… — удивился Рикович.
— Говорят, у магов — свербит. Им, говорят, страсть как хочется свои способности в дело пускать. Вот как мне, например, жрать, спать, трахаться и морды бить, — я дождался, пока индикатор зарядки заполыхает зелененьким, вынул штекер и поместил его в родное гнездо, на зарядном блоке станции.
— Свербит, — хмыкнул Иван. — Когда отъезжаем? Тут километров двести в принципе…
— Тогда сейчас прямо и отъезжаем. Перекусим уже по дороге, чего тянуть кота за резину?
Риковича я понять мог. Будучи одним из государевых людей, он отличался смелостью и напористостью — мало кто рискнул бы сунуться к уруку в пасть в самую Хтонь. Настоящий служака, Иван Иванович был не чужд амбициозности и честолюбия, ему хотелось добиться высот, пути к которым он был лишен просто потому, что по какой-то причине эфир не сработал, не выбухнул второй раз — и инициации второго порядка не случилось до того момента, пока бастард не повзрослел окончательно.
Эти вещи были тесно связаны — магический талант и взросление. Пробуждение магии, первый выплеск энергии почти всегда случался в начале пубертатного периода — в 10–13 лет, а второй — в 17–21. У мальчиков обычно чуть позже, у девочек — чуть раньше. Ничего удивительного, причинно-следственные связи понятны. И, если инициация первого порядка в восьмидесяти процентах случаев была связана с наследственностью, то вторая — с личным опытом, с неким мощным переживанием, стрессом, сугубо индивидуальным для каждого и не поддающимся классификации. Ну да, на сафари таким катализатором становился смертный страх, но далеко не сто процентов наших охотников-загонщиков из клановой молодежи уходили из Хтони полноценными магами.
В общем, винить «пустоцвета» с неразвившимся даром в бесталанности — это такая же хрень, как обвинять рыжего в том, что он рыжий. Так совпало! И я примерно представлял себе, какую бомбу замедленного действия закладываю себе под жопу, соглашаясь сделать татау Риковичу. Если кто-то узнает, что именно произошло…
Мы гнали по трассе в сторону места со звучным названием Вербовый Лог, рассекая светом фар сумерки. Оставалось что-то около получаса езды, ночь постепенно входила в свои права.
— Я буду браслет носить, — сказал Иван Иванович, то ли всё-таки умудрившись прочитать мои мысли, то ли — снова поймав меня на рассуждениях вслух. — Широкий, плотный. Намертво его на руку присобачу, прямо над татау твоей. Пусть гадают, сволочи: что за артефакт? У меня есть идеи, как это оформить, из какого материала сделать…
— Не утешает, — засомневался я. — Кто-то из твоих коллег по цеху может тебя прочесть?
— Среди менталистов это считается моветоном, мы своих обычно не трогаем, но да — теоретически это возможно! Но я верю в твои способности. Если ты сделаешь всё как надо, и у меня действительно случиться прорыв — я дам им такой укорот, что… Мозги из ушей вытекут, если сунутся. Разве что Грозные, но тут уж… Если царская семья решит мной заняться — тут сопротивление бесполезно.
— И меня засадят штамповать усилители? — перспектива была так себе.
— Не засадят. Все ведь знают, кто такие черные уруки. Вас из-под палки работать не заставишь. Вот подходы к тебе искать начнут — это да. Паутину плести. Это они мастаки… — он скрипнул зубами. — Но ты как-то меня поймал, да? Кто знает — может, и в этом случае твоя защита сработает.
— Ты так откровенно говоришь, что подставляешь меня, аж приятно становится! — глянул на него я. — Не боишься, что я тебя сейчас пинком из машины вышвырну?
— Не вышвырнешь. Во-первых, моя жизнь принадлежит Орде, и твоя тоже. А Орде соратник в рядах Сыскного приказа, а может быть, и во главе его — очень понадобится. А во-вторых — тебе жутко любопытно, что там за Хтонь такая, и почему я решил, что ты с ней сможешь разобраться. А еще — самому хочется испытать усилитель, да?