Чудесные видения он характеризует как «сказки, достойные осмеяния, изобретаемые и рассказываемые правителями с целью держать в страхе невежественную толпу», говоря в то же время и о том, что может вызывать видения: мираж на море, «который отражается как в зеркале», или воображение ума, рисующее какие-либо фигуры или предметы при наблюдении выходящего из земли или из воды пара и дыма. Можно даже увидеть сразу три солнца. Это является результатом преломления лучей в парах тумана. Он считал также возможным устройство искусственного видения при помощи зеркал. Но среди этих рационалистических объяснений Ванини приводит и такое наивно-материалистическое толкование, как возможность наблюдать изображение умерших, образующееся из паров, выделяемых мертвецами 115.
Он едко насмехается над вымыслами о существовании злых и добрых духов, которые якобы вмешиваются в жизнь и поступки людей. Их нет «ни над, ни под луной», они не могут наслать болезнь на человека или излечить его, «будто духи — это аптекари и хирурги, которые всегда носят с собой полный горшок пластырей и мазей»; «побеждает болезнь тот, кто прибегает к помощи растений, камней или животных, а толпа за это возносит хвалу богу»; «искусное лечение невежды приписывают влиянию духов», в то время как все зависит «только от материальных причин» 116. Эти же причины лежат в основе всяческих прорицаний: оракулы и сибиллы произносят свои речи под влиянием возбуждения, причиной которого являются пары, исходящие из Дельфийских пещер, или даже винные пары. В «Диалогах» на вопрос Александра о том, верно ли, что каменные статуи богов дают ответы на вопросы о будущем, Ванини отвечает: «…мой учитель Помпонацци не верит в это объяснение». О вещих птицах он говорит: «Как может маленькая птичка, которая не знает собственной судьбы, предсказывать нашу?» 117.
Явление сна Ванини объясняет также материалистически: «…во время сна, — говорит он, — формируется и изменяется кровь… наш мозг активен и во сне, он порождает мысли». Он искал материалистическое объяснение сновидений и полагал, что последние зависят от пищи: «бобы, фасоль, лук несут сны с волнениями… Тех, кто верит в сны и толкует их, следовало бы презирать, гак как они пользуются этим, как средством обмана слабых душой и неразумных» 118.
Он ставит под сомнение святость христианских мучеников, вкладывая свои мысли в уста неких атеистов: «В Амстердаме, — пишет Ванини, — один несчастный атеист критиковал слова Кардано о том, что христианская религия содержит в себе правду и простоту, заявляя, что славные мученики — это люди с экзальтированным воображением, желавшие прославиться, или просто ипохондрики. Он добавил, что каждая религия, даже самая абсурдная, имеет своих мучеников, что турки, индейцы и еретики наших дней доказывают, что мученичества не закончились. Смотрите, — говорил он, — сколько английских протестантов при правлении Марии пошли на смерть за свою кальвинистскую религию. За мое же стремление бороться за истинного бога меня считают антихристом» 119.
Ничего не оставляет Ванини и от святости и божественности Христа. «Христос не осмелился дать согласия не платить налоги государю, так как боялся, что его обвинят в преступлении против высокой особы… Как новый государь, власть которого еще была колеблющейся, он разрешил придерживаться старых правил, но, окрепнув, он отказался выполнять свои обещания. Усилившись, он сказал: «Кесарю — кесарево, богу — богово». Только политические мотивы заставили Христа принять проповедь Иоанна Крестителя» 120.
Ванини идет дальше, — он хочет выяснить вопрос о причинах происхождения и эволюции любой религии. Он подходит к рационалистическому толкованию таких общественных явлений, как религия и государство. Принцип Аристотеля: «все, что поднимается, — падает, все, что растет, — стареет», он относит ко всему: «…это правило, — считает Ванини, — приложимо не только к отдельным людям, но и к городам, государствам и религиям». «Перечитывая историков, мы видим, что империи и религии тоже имеют свое начало и свой конец.» 121.