[тогда же и там же
Бывший председатель Кабинета Министров, бывший действительный тайный советник, а ныне подозреваемый в государственном преступлении Сергей Юльевич Витте.]
Последние четыре месяца слились для меня в один сплошной кошмар. Повсюду, в том числе и в России, происходили непонятные и просто ужасные события, привычный и удобный мир рушился, а вместо него из небытия появлялось что-то странное и непонятное. Надо начать с того, что я был против всей этой Порт-Артурской авантюры нашего государя. Японцы уже считали этот порт своим, и в этот самый момент Россия предъявила на него свои требования и забрала честно завоеванное, как будто у нее было мало собственных территорий. Но поскольку этот вопрос был решен против моей воли и вопреки всем протестам, я решил присоединиться к тому, что нельзя победить, ибо противоречить монаршей воле себе дороже – и на карте Ляодунского полуострова вместе с военно-морской базой Порт-Артур и Южно-Маньчжурской железной дорогой появился город Дальний.
По моему первоначальному замыслу, порт Дальнего призван был служить воротами для ввоза в Российскую империю колониальных товаров из Французского Индокитая, Филиппин и Голландской Ост-Индии. Но ожидаемого мною наплыва грузовых пароходов, везущих к нам каучук, чай, кофе и пряности, не случилось… Вместо того меня теперь обвиняют в том, что мой порт, на строительство которого ушло тридцать миллионов золотых рублей[1], оказался полностью бесполезен для России, и на девять десятых его использовали именно японские пароходы. Кроме того, меня обвиняют не только в том, что я впустую истратил огромные государственные деньги, но и в том, что если бы наши дела в войне против Японии пошли неблагоприятным образом, Дальний был бы захвачен японской армией. В таком случае у врага образовалась бы прекрасная база с доками, мастерскими, причалами и складами, которая была бы пригодна ни для стоянки боевых кораблей, ни для разгрузки тяжелого вооружения. Ну совершенная же глупость – что я специально задумал этот порт таким образом, чтобы потрафить врагу….
Хотя, наедине с самим собой, должен признаться, что раз уж эта война началась, я предпочел бы, чтобы Россия ее не выиграла, а проиграла. Такой исход этой никому не нужной войны повлек бы за собой умаление почвеннических настроений в нашем российском обществе и скорейшее копирование удачных буржуазных европейских образцов государственного устройства. Не дворяне и помещики должны стать главным господствующим классом, а банкиры, промышленники и предприниматели. Ведь любому мало-мальски грамотному человеку понятно, что ход общественного прогресса нельзя ни остановить, ни замедлить, и наступление капитализма в России так же неизбежно, как приход лета после весны. А если дворянство хочет сохранить свои привилегированные позиции, то, кроме земледелия, ему следует заняться еще торговой и промышленной деятельностью.
И эти устремления – не только мои, но еще и большого количества моих единомышленников, владеющих более чем значительной долей российского и мирового богатства. Нам известно, что побежденная страна скорее копирует у соседей прогрессивное политическое устройство, чем победившая, в которой от осознания своего величия усиливаются охранительные силы, препятствующие всяческим реформам. Их лозунг – «держать и не пущать», их методы – аресты и виселицы, их идеал – абсолютное самодержавие, феодализм, в котором они хотят произвести только косметические изменения, чтобы заменить кремниевые мушкеты и единороги на трехлинейки Мосина и трехдюймовые полевые пушки.
К тому же сила, которая ворвалась в наш мир в минуты боя под Порт-Артуром, с первой минуты оказалась враждебной всем моим устремлениям. В громе артиллерийских залпов и оглушительном грохоте взрывающихся самоходных мин она утверждала первенство хорошо отточенной стали над мягкой силой злата, и таким образом ставила крест на наших надеждах ускоренного капиталистического развития России. О каком смягчении нравов, каком парламентаризме и конституционной монархии можно говорить, если вместо осознания своей слабости Россия почувствовала свою силу и опьянение патриотическим угаром, что сделало невозможным любые положительные изменения.
Смерть государыни-императрицы Александры Федоровны я воспринял как шанс восстановить свое влияние на государя-императора Николая Александровича и повернуть все на круги своя… но этим надеждам не суждено было сбыться. Меня просто не допустили в Царское Село, где государь якобы предавался горестным размышлениям, скорбя по безвременно усопшей супруге. И в то же время, как мне прекрасно было известно, у него там гостили двое или трое представителей той самой силы, что нарушила мои планы и планы моих единомышленников, вмешавшись в войну между Россией и Японией. Мне даже удалось узнать их имена. Знающие люди говорили, что господин Иванов, госпожа Лисовая и господин Мартынов только притворяются обычными людьми, а на самом деле ведут себя с государем так, будто и вправду являются Господними Посланцами на нашей грешной земле. И если до сражения под Тюренченом у меня были надежды, что все образуется естественным, так сказать, путем, то после разгрома японской армии и перехода русских войск в наступление пришла ясность, что, к величайшему несчастью, руками Посланцев Россия почти неизбежно выигрывает эту дурацкую войну.
1