безразлично, ангел она или демон. Он был безнадежно вовлечен в ее орбиту и
должен был подчиниться силе, увлекавшей его по все сужающимся кругам к цели, которую он не пытался предугадать. Вместе с тем, как это ни странно, им
вдруг овладело сомнение: не был ли страстный интерес к девушке лишь иллюзией
и действительно ли его чувство было так глубоко, чтобы оправдать
безрассудство, с каким он бросился навстречу опасности. Уж не было ли все
это игрой юношеского воображения. ничего или почти ничего общего не имеющей
с истинным чувством?
Он остановился, колеблясь, не повернуть ли назад… но пошел вперед.
Старуха провела Джованни по множеству длинных темных коридоров и наконец
подвела к двери. Приоткрыв ее, он услышал шорох листвы и увидел зелень
деревьев, сквозь которую пробивались лучи солнца.
Джованни сделал шаг вперед и, с трудом раздвинув цепкие побеги
растений, плотно обвивавших потайную дверь, очутился в саду доктора
Рапачини, как раз под окном своей комнаты.
Как часто, когда невозможное становится возможным и туманные мечты
сгущаются в осязаемую действительность, мы неожиданно для себя оказываемся
спокойными и хладнокровными среди таких обстоятельств, одна мысль о которых
заставила бы нас раньше от радости или страха дойти до безумия. Судьба
наслаждается, играя с нами таким образом. Если ей заблагорассудится, страсть
способна ворваться на сцену в самый неожиданный момент и, наоборот, неоправданно медлить с выходом как раз тогда, когда благоприятное стечение
обстоятельств, казалось бы, должно было вызвать ее появление. Так было и с
Джованни. Каждый раз от одной мысли, что он, как бы невероятно это ни было, может встретиться с Беатриче, оказаться с ней лицом к лицу в этом самом
саду, греться в сиянии ее восточной красоты и, наконец, прочесть в ее
взгляде разгадку тайны, от которой, считал он, зависела вся его жизнь, кровь
начинала лихорадочно стучать в его жилах. Сейчас же в его душе царило
необыкновенное и не подходящее к случаю спокойствие. Бросив взгляд вокруг
себя и не обнаружив ни Беатриче, ни ее отца, он принялся внимательно
разглядывать растения.
Рассматривал ли он каждое из них в отдельности или все вместе, их вид
производил на него одинаково отталкивающее впечатление, а их великолепие
казалось ему неистовым, чрезмерным и даже неестественным. В саду почти не
было куста, который, попадись он одинокому путнику в лесу, не заставил бы
его вздрогнуть и изумиться, что такое растение могло встретиться рядом с
обыкновенными деревьями, как будто из чащи глянуло на него какое-то неземное
существо. Другие оскорбили бы впечатлительную душу своей искусственностью, верным знаком того, что она являлась противоестественным скрещением
различных пород и своим появлением обязана не богу, а извращенной фантазии
человека, кощунственно издевающегося над красотой. Они, вероятно, являлись
результатом опыта, в котором удалось, соединив растения сами по себе
прелестные, создать нечто чудовищное, обладающее загадочными и зловещими
свойствами, как и все, что росло в этом саду. Среди всех растений Джованни
нашел только два или три знакомых ему, и те, как он знал, были ядовитыми. В
то время, как он рассматривал сад, послышался шелест шелкового платья, и, обернувшись, Джованни увидел Беатриче, выходившую из-под сводов старинного
портала. Джованни еще не решил, как следует поступить: извиниться ли перед
девушкой за непрошеное вторжение в сад, или же сделать вид, что он находится
здесь с ведома, если не по желанию, самого доктора Рапачини или его дочери.
Но поведение Беатриче позволило ему обрести непринужденный вид, хотя и не
избавило от сомнений, - кому он был обязан удовольствием ее видеть, Заметив
его у фонтана, она пошла ему навстречу легкой походкой, и хотя на лице ее
было написано удивление, его скоро сменило выражение доброты и искренней
радости.
- Вы знаток цветов, синьор, - сказала Беатриче с улыбкой, намекая на
букет, брошенный им из окна. - Неудивительно поэтому, что вид редкой
коллекции растений моего отца побудил вас увидеть их поближе. Будь он здесь, он рассказал бы вам много странного и интересного о свойствах этих растений, изучению которых посвятил всю свою жизнь. Этот сад - его вселенная.
- Но и вы не отстаете от него, синьора, - заметил Джованни, - если
верить молве, вы обладаете не менее глубокими познаниями о свойствах всех
этих великолепных цветов и их пряных ароматов. Если бы вы согласились стать
моей наставницей, я, без сомнения, достиг бы еще больших успехов, чем под
руководством самого доктора Рапачини.
- Как, неужели обо мне ходят такие нелепые слухи? - спросила Беатриче, заливаясь звонким смехом. - Меня считают такой же ученой, как мой отец?
Какая глупая шутка! Нет, хотя я и выросла среди этих растений, я различаю
только их цвет и запах. А иногда, мне кажется, я с удовольствием бы
отказалась и от этих скудных знаний. Здесь множество цветов, но среди них
есть такие, которые, несмотря на свою красоту, пугают и оскорбляют мой
взгляд. Поэтому прошу вас, синьор, не придавайте веры всем россказням о моей
учености. Верьте только тому, что увидите собственными глазами.
- Должен ли я верить всему, что видел? - спросил Джованни, с явной
нарочитостью намекая на некоторые сцены, свидетелем которых он был и одно
воспоминание о которых заставило его вздрогнуть. - Нет, синьора, вы требуете
от меня слишком мало. Прикажите мне верить лишь тому, что произносят ваши
уста.
Казалось, Беатриче поняла его. Яркий румянец окрасил ее щеки, но, посмотрев прямо в глаза Джованни, она ответила на его подозрительный взгляд
с величием королевы:
- Я приказываю вам это, синьор. Забудьте обо всем, что могли вы
вообразить на мой счет. То, что представляется верным нашим чувствам, может
оказаться ложным в самом своем существе. Слова же, произнесенные Беатриче
Рапачини, - это голос ее сердца, и вы можете ему верить…
Страстная убежденность, прозвучавшая в ее словах, показалась Джованни
светом самой истины. Но пока она говорила, вокруг нее разлился пряный, упоительный аромат, который молодой человек, вследствие необъяснимого
отвращения, не осмеливался вдохнуть. Возможно, это был аромат цветов. А
впрочем, и дыхание Беатриче могло напоить ароматом ее слова, словно они были
пропитаны благоуханием ее души. У Джованни закружилась голова, но он тотчас
же пришел в себя. Заглянув в ясные глаза прекрасной девушки, он, казалось, увидел в их прозрачной глубине ее душу и больше уже не испытывал ни страха, ни сомнений.
Яркий румянец гнева, окрасивший щеки Беатриче, исчез, она
развеселилась. Детская радость, с которой она слушала юношу, напоминала
удовольствие, какое могла бы испытывать девушка, живущая на необитаемом
острове, от встречи с путешественником, прибывшим из цивилизованного мира.
По-видимому, ее жизненный опыт ограничивался пределами ее сада. Она то
говорила о предметах таких же простых и ясных, как дневной свет или летние
облака, то засыпала Джованни множеством вопросов о Падуе, о его далекой
родине, о друзьях, матери, сестрах - вопросов, в которых сквозила такая
наивность и неведение жизни, что Джованни отвечал на них так, как отвечают
ребенку. Душа ее изливалась перед ним, подобно прозрачному ручейку, который, пробившись из недр земли навстречу солнцу, с удивлением взирает на то, что в
его водах отражаются земля и небо. Вместе с тем из глубин ее существа
поднимались мысли, как верные и глубокие, так и порождения фантазии, изумлявшие своим блеском. Можно было подумать, что вместе с пузырьками на