“По крайней мере, - подумал он, - ее яд еще не успел проникнуть в меня.
Я не похож на цветок, который вянет от ее прикосновения”.
Он машинально взглянул на букет, который все это время держал в руках.
Дрожь неизъяснимого ужаса пронзила все его существо, когда он увидел, что
цветы, еще недавно свежие и яркие, блестевшие капельками росы, сникли и
стали увядать, как будто сорванные накануне. Бледный как мел, он застыл
перед зеркалом, с ужасом уставясь на свое изображение, как если бы перед ним
предстало чудовище. Вспомнив слова Бальони о странном аромате, наполнявшем
комнату, который не мог быть не чем иным, как его собственным ядовитым
дыханием, Джованни содрогнулся - содрогнулся от ужаса перед самим собою.
Очнувшись от оцепенения, он увидел паука, усердно ткавшего свою паутину, затянувшую весь угол древнего карниза. Трудолюбивый ткач энергично и
деловито сновал взад и вперед по искусно переплетенным нитям. Джованни
приблизился к насекомому и, набрав побольше воздуха, выдохнул его на паука.
Тот внезапно прекратил свою работу. Тонкие нити задрожали, сотрясаемые
судорогами крохотного тельца. Джованни вторично дохнул на него, послав более
сильную струю воздуха, на этот раз отравленного и ядом его сердца. Он сам не
знал, какие чувства бушуют в нем - злоба или только отчаяние. Паук судорожно
дернул лапками и повис мертвым в собственной паутине.
- Проклят! Проклят! - со стоном вырвалось у Джованни. - Неужели ты уже
сделался так ядовит, что твое дыхание смертельно даже для этого ядовитого
существа?
В это мгновение из сада послышался мелодичный голос, полный нежности: - Джованни, Джованни! Час нашей встречи наступил, а ты медлишь!
Спустись вниз - я жду тебя.
- Да, - произнес вполголоса Джованни, - она единственное существо, которое мое дыхание неспособно убить. Хотел бы я, чтобы это было иначе.
Он поспешил вниз и спустя мгновение смотрел уже в ясные и любящие глаза
Беатриче. Еще минуту назад его гнев и отчаяние были так велики, что, казалось, он не желал ничего другого, кроме возможности умертвить ее одним
своим взглядом. Но в ее присутствии он поддавался влияниям слишком сильным, чтобы от них можно было отделаться в одно мгновение. Это были воспоминания о
ее нежности и доброте, которые наполняли его душу каким-то неземным покоем; воспоминания о святых и страстных порывах ее чувства, когда чистый родник
любви забил из глубин ее сердца, воочию являя умственному взору Джованни всю
свою хрустальную прозрачность, - воспоминания, которые, умей он их только
ценить, показали бы ему, что все уродливые проявления тайны, окутывавшей
девушку, были химерами и какая бы завеса зла ни окружала ее, Беатриче
оставалась ангелом. И все же, хотя и неспособный на такую возвышенную веру, он невольно подчинялся магическому влиянию ее присутствия.
Бешенство Джованни утихло и уступило место глухому бесчувствию.
Беатриче со свойственной ей душевной чуткостью сразу поняла, что их
разделяет мрачная, непроходимая бездна. Они долго бродили по саду, грустные, молчаливые, и наконец подошли к фонтану, посреди которого рос великолепный
куст с пурпурными цветами. Джованни испугался той чувственной радости и даже
жадности, с какой он начал вдыхать его пряный аромат.
- Беатриче, - резко спросил он, - откуда появилось это растение?
- Его создал мой отец, - спокойно ответила она.
- Создал! Создал! - повторил Джованни. - Что ты хочешь этим сказать, Беатриче?
- Моему отцу известны многие тайны природы, - отвечала девушка. - В тот
час, когда я появилась на свет, из земли родилось и это растение, произведение его искусства, дитя его ума, в то время как я - лишь его земное
дитя. Не приближайся к нему! - воскликнула она с ужасом, заметив, что
Джованни сделал движение к кусту. - Оно обладает свойствами, о которых ты
даже не подозреваешь! Я же, дорогой Джованни, росла и расцветала вместе с
ним и была вскормлена его дыханием. Это была моя сестра, и я любила ее как
человека, ибо - неужели ты не заметил этого? - надо мной тяготеет рок!
Тут Джованни бросил на нее такой мрачный взгляд, что Беатриче, задрожав, умолкла. Но, веря в его нежность, она покраснела от того, что на
мгновение позволила себе усомниться в нем, и продолжала: - Моя участь - результат роковой любви моего отца к науке. Она отделила
меня от общества мне подобных. До той поры, пока небо не послало мне тебя, любимый, о, как одинока была твоя Беатриче!
- Такой ли ужасной была эта участь? - спросил Джованни, устремив на нее
пристальный взгляд.
- Только недавно я поняла, какой ужасной она была, - ответила она с
нежностью. - До сей поры сердце мое было в оцепенении и потому спокойно.
Долго сдерживаемая ярость прорвалась сквозь мрачное молчание Джованни, подобно молнии, сверкнувшей на покрытом тучами небе.
- Проклятая богом, - вскричал он с ядовитым презрением, - найдя свое
одиночество тягостным, ты отторгла меня от жизни и вовлекла в свой адский
круг?
- Джованни… - только и смогла вымолвить Беатриче, устремив на него
взгляд своих больших и ясных глаз. Она еще не осознала всего значения его
слов, но тон, которым он произнес их, как громом поразил ее.
- Да, да, ядовитая гадина! - продолжал он вне себя от гнева. - Ты
добилась своего и заклеймила меня проклятием. Ты влила яд в мои жилы, отравила мне кровь и сделала из меня такое же ненавистное, уродливое и
смертоносное существо, как ты сама, отвратительное чудовище! А теперь, если
наше дыхание одинаково смертельно для нас, как и для всех других, - соединим
наши уста в поцелуе ненависти и умрем.
- Что со мной? - со стоном прошептала Беатриче. - Святая мадонна, сжалься над моим разбитым сердцем!
- И ты еще молишься? - продолжал Джованни все с тем же дьявольским
презрением. - Разве молитвы, срывающиеся с твоих уст, не отравляют воздух
дыханием смерти? Что ж, хорошо, помолимся, пойдем в храм и опустим свои
пальцы в чашу со святой водой у входа! Те, кто придет после нас, падут
мертвыми, как от чумы. Мы можем еще осенить воздух крестным знамением -
изображая рукой своей священный символ, мы посеем вокруг себя смерть!
- Джованни, - ровным голосом произнесла Беатриче, скорбь которой
приглушила ее гнев. - Зачем соединяешь ты меня и себя в этих ужасных
проклятиях? Ты прав, я чудовище, но ты? Что тебя держит здесь, почему, содрогнувшись от ужаса при мысли о моей судьбе, не оставляешь ты этот сад, чтобы смешаться с себе подобными и навсегда забыть, что по земле ползает
такое чудовище, как бедная Беатриче?
- И ты еще притворяешься, что ничего не знаешь? - грозно спросил
Джованни. - Взгляни - вот какой силой наградила меня чистая дочь Рапачини!
Рой мошек носился в воздухе в поисках пищи, обещанной им ароматом
цветов рокового сада. Они вились и вокруг головы Джованни, по-видимому
привлеченные тем же ароматом, какой влек их к кустам. Он дохнул на них и
горько улыбнулся Беатриче, увидев, что по меньшей мере дюжина маленьких
насекомых мертвыми упала на землю.
- Теперь я вижу, вижу! - воскликнула Беатриче. - Это все плоды страшной
науки моего отца. Я непричастна к этому, нет, нет! Я хотела только одного -
любить тебя, мечтала побыть с тобой хоть недолго, а потом отпустить тебя, сохранив твой образ в сердце. Верь, мне Джованни, хотя тело мое питалось
ядами, душа - создание бога, и ее пища - любовь. Мой отец соединил нас
страшными узами. Презирай меня, Джованни, растопчи, убей… Что мне смерть
после твоих проклятий? Но не считай меня виновной! Даже ради вечного
блаженства не совершила бы я этого!
Гнев Джованни, излившись в словах, стих. Печально, но без теплоты
вспомнил он о том, как нежны были их столь странные и своеобразные