лагерь. Взвесьте все еще раз, прежде чем отнять форт Уильям, ключ ко всей
провинции, у его законных владельцев - жителей Новой Англии - и отдать его в
чужие руки.
- Молодой человек, это дело решенное, - повторил Хатчинсон, вставая с
кресла. - Сегодня вечером сюда прибудет британский офицер, который получит
необходимые инструкции касательно размещения войск. Для этого потребуется и
ваше присутствие. Итак, до вечера.
С этими словами губернатор поспешно покинул комнату; молодые люди, переговариваясь вполголоса, в нерешительности последовали за ним и с порога
еще раз оглянулись на таинственный портрет. При этом капитану Линколну
почудилось, что в глазах Элис промелькнуло затаенное лукавство, сообщившее
ей на мгновение сходство с теми сказочными духами - феями или персонажами из
более древней мифологии, - которые из озорства вмешивались порою в дела
своих смертных соседей, достаточно понимая при этом, что такое людские
страсти и напасти. Пока молодой человек открывал дверь, чтобы пропустить
вперед свою кузину, Элис помахала портрету рукой и с улыбкой воскликнула: - Явись нам, дьявольская тень! Твой час настал! Вечером того же дня
генерал Хатчинсон снова восседал в зале, где произошла описанная выше сцена, на этот раз в окружении людей, которых свела вместе необходимость, хотя их
интересы как нельзя больше разнились. Сюда пришли члены бостонской городской
управы - простые, непритязательные представители патриархальной власти, достойные наследники первых эмигрантов-пуритан, чья угрюмая уверенность в
своих силах так глубоко запечатлелась в душевном складе жителей Новой
Англии. Как непохожи были на этих людей члены колониального совета провинции
- разряженные с ног до головы согласно пышной моде того времени, в
напудренных париках и расшитых камзолах, державшиеся с церемонной
манерностью придворных. Среди собравшихся был и майор британской армии; он
ждал распоряжения губернатора относительно высадки войск, которые до сих пор
не сошли с кораблей. Капитан Линколн стоял рядом с креслом губернатора, скрестив руки на груди и несколько высокомерно взирая на британского
офицера, своего будущего преемника на посту коменданта Уильямского форта. На
столе посредине комнаты стоял витой серебряный подсвечник, и пламя
полудюжины свечей бросало яркий отблеск на документ, по всей видимости
ожидавший губернаторской подписи.
У одного из высоких окон, наполовину скрытая обширными складками
занавесей, ниспадавшими до самого пола, виднелась женская фигура в воздушном
белом платье. Пребывание Элис Вейн в этой зале в подобный час могло бы
показаться неуместным; но что-то в ее по-детски своевольной натуре, не
стеснявшейся никакими правилами, заставляло снисходительно относиться к ее
причудам, и потому присутствие девушки не удивило тех немногих, кто заметил
ее. Между тем председатель городской управы продолжал свою пространную речь, в которой он заявлял губернатору торжественный протест против ввода в город
британских войск.
- И если ваша милость, - заключил этот во всех отношениях достойный, но
слегка прозаически настроенный джентльмен, - не придумает ничего лучшего, как отдать наш мирный городок на разграбление всем этим рубакам и
головорезам, мы снимаем с себя ответственность. Подумайте, сэр, пока еще не
поздно: ведь пролейся в городе хоть одна капля крови, она навеки запятнает
честное имя вашей милости. Вы сами, сэр, своим искусным пером увековечили в
назидание потомкам подвиги наших прадедов; тем паче следует позаботиться о
том, чтобы собственные ваши деяния, деяния верного патриота и справедливого
правителя, нашли заслуженное упоминание в истории.
- Мой добрый сэр, - отвечал Хатчинсон, с трудом маскируя свое
нетерпение под светской любезностью, - я отнюдь не чужд естественного
желания оставить по себе достойную память в анналах истории; но именно
потому я не нахожу лучшего выхода, как противодействие временной вспышке
бунтарского духа, который, не во гнев вам будь сказано, обуял даже людей
преклонного возраста. Не хотите ли вы, чтобы я сидел сложа руки и дожидался, пока разбушевавшаяся толпа разграбит резиденцию королевских губернаторов так
же, как разграбили мой собственный дом? Поверьте мне, сэр, - придет час, и
вы рады будете найти защиту под знаменем короля, под тем самым знаменем, вид
которого сейчас внушает вам такое отвращение.
- Совершенно справедливо, - сказал британский майор, нетерпеливо
ожидавший распоряжений губернатора. - Здешние политики-горлодеры заварили
тут дьявольскую кашу, а теперь и сами не рады. Но мы изгоним отсюда дух
дьявола, во имя бога и короля!
- Поведешься с дьяволом - берегись его когтей! - возразил комендант
Уильямского форта, задетый за живое оскорбительными словами англичанина.
- С вашего милостивого позволения, сэр, - произнес почтенный
председатель управы, - не поминайте дьявола всуе. Мы станем бороться с
угнетателем постом и молитвой, как боролись бы наши отцы и деды, и, как они, покоримся судьбе, которую ниспошлет нам всеблагое провидение - но, конечно, не раньше, чем мы приложим все усилия, чтобы изменить ее.
- Вот тут-то дьявол и покажет свои когти! - пробормотал Хатчинсон, хорошо знавший, что такое пуританская покорность. - С этим медлить нельзя.
Когда на каждом перекрестке поставят часового, а перед ратушей выстроится
караул гвардейцев, - только тогда человек, преданный своему королю, сможет
решиться выйти из дому. Что мне вой мятежной толпы здесь, на этой далекой
окраине империи! Я знаю одно: мой господин - король, мое отечество -
Британия! Опираясь на силу королевского оружия, я наступлю ногой на весь
этот жалкий сброд и не убоюсь его!
Он схватил перо и уже собирался скрепить своею подписью лежавший на
столе документ, как вдруг комендант Уильямского форта опустил руку ему на
плечо. Этот вольный жест, столь не вязавшийся с церемонным почтением, которое в те времена было принято оказывать высокопоставленным особам, поверг в изумление присутствующих, и более всех самого губернатора. В
негодовании вскинув голову, он увидел, что его юный родственник указывает
рукою на противоположную стену. Хатчинсон перевел туда свой взгляд - и
увидел то, чего никто до сих пор не заметил: таинственный портрет был весь
закутан черным шелковым покрывалом. Ему тотчас припомнились события
минувшего дня; охваченный странным смятением, он почувствовал, что ко всему
этому каким-то образом причастна его племянница, и громко позвал ее: - Элис! Подойди сюда, Элис!
Едва эти слова успели слететь с его губ, как Элис Вейн бесшумно
скользнула прочь от окна и, заслонив глаза одной рукой, другою отдернула
черное покрывало, окутывавшее портрет. Раздался общий возглас изумления; но
в голосе губернатора послышался смертельный ужас.
- Клянусь небом, - прошептал он, обращаясь скорее к самому себе, чем к
окружающим, - если бы призрак Эдуарда Рэндолфа явился к нам прямо оттуда, где его душа расплачивается за земные прегрешения, - и тогда все ужасы ада
не смогли бы явственнее отобразиться на его лице!
- Провидение, - торжественно произнес старый председатель управы, - с
благою целью рассеяло туман времени, столько лет скрывавший этот чудовищный
лик. Ни единой живой душе не дано было узреть того, что ныне видим мы!
В старинных рамах, еще недавно заключавших только черную пустоту, теперь возникло изображение, необычайно рельефное, несмотря на темный
колорит. Это был поясной портрет бородатого мужчины, одетого в бархатный, расшитый по старинному обычаю наряд с широким стоячим воротником; на нем