благодетелей без дальнейших церемоний воздали должное превосходному ужину.
Быть может, трапеза выглядела менее великолепно, чем те пиры, безмолвными
свидетелями которых бывали в минувшие времена обшитые панелями стены
Губернаторского дома; быть может, и хозяин наш выполнял обязанности
председателя с меньшей торжественностью, чем подобало бы человеку, сменившему на этом почетном месте королевских губернаторов; быть может, и
гости являли собою менее внушительное зрелище, чем высокопоставленные особы
в напудренных париках и расшитых камзолах, пировавшие во время оно за
губернаторским столом, а ныне мирно спящие в своих украшенных гербами
склепах на кладбище Коппс-хилл или вокруг Королевской часовни; и все же я
осмелюсь утверждать, что никогда, со времен королевы Анны до самой Войны за
независимость, в этом доме не собиралось столь приятное общество. Особый
интерес сообщило нашей дружеской вечеринке присутствие одного почтенного
джентльмена, живо помнившего далекие события, связанные с именами Гейджа и
Хоу, и даже знавшего две-три не слишком достоверные истории из жизни
Хатчинсона. Он принадлежал к той небольшой, в наши дни почти исчезнувшей, группе людей, чья приверженность монархии и колониальной системе управления
со всеми ее атрибутами выдержала испытание временем и устояла против всех
демократических ересей. Юная королева Британии имеет в лице этого достойного
старца самого верного своего подданного; нет на земле человека, который
склонился бы перед ее троном с таким благоговением, как он; и хотя голова
его поседела уже при Республике, он до сих пор, особенно под хмельком, именует эту гуманную форму правления узурпацией. Сказать по правде, старый
монархист немало повидал на своем веку; жизнь его не баловала - зачастую он
оставался совсем без друзей, а если такие и находились, то в выборе их
нельзя было проявлять особой щепетильности, - и потому он вряд ли отказался
бы от стакана вина в доброй компании, будь его собутыльником сам Оливер
Кромвель или даже Джон Хэнкок - я уж не говорю о ныне здравствующих
демократических деятелях. Может статься, я еще вернусь к этому человеку и
более подробно познакомлю с ним читателя в одном из следующих рассказов о
Губернаторском доме.
В положенный час наш хозяин откупорил бутылку мадеры, отличавшейся
столь восхитительным вкусом и таким тонким ароматом, что происхождение ее не
оставляло никаких сомнений: перед тем как попасть к нам на стол, бутылка, надо полагать, пролежала долгие годы в сокровеннейшем тайнике
губернаторского погреба, куда предусмотрительно прятал лучшие вина
какой-нибудь неунывающий старый дворецкий, который позабыл передать свою
тайну потомству на смертном одре. Совершим же возлияние в память его, и да
почиет в мире красноносая тень нашего безвестного благодетеля! Мистер
Тиффани проявил незаурядное рвение, поглощая этот драгоценный напиток, и
после третьего стакана поведал нам одну из самых странных историй, которые
ему случалось откопать на чердаке своей памяти, где хранятся сокровища
старины. Я осмелился лишь слегка приукрасить эту легенду, которая была
примерно такова.
Вскоре после того, как полковник Шют взял в свои руки бразды правления
Массачусетсом, то есть лет сто двадцать тому назад, в Бостон приехала из
Англии знатная молодая дама, опекуном которой он был. Полковник состоял с
нею в весьма отдаленном родстве; но после того, как она лишилась всех своих
родных одного за другим, он оказался единственным близким ей человеком; и
потому леди Элинор Рочклиф, принадлежавшая к самым богатым и
аристократическим кругам Англии, решилась пересечь океан, чтобы навсегда
поселиться в Губернаторском доме. Добавим к этому, что супруга губернатора, когда леди Элинор еще в младенчестве осиротела, долгое время заменяла ей
мать и теперь с нетерпением ожидала приезда своей воспитанницы, полагая, что
красивая молодая женщина, живя в непритязательном обществе Новой Англии, окажется в несравненно большей безопасности, чем у себя на родине, где она
каждодневно подвергалась бы пагубному влиянию придворной суеты. Правда, если
бы губернатор и его супруга превыше всего пеклись о собственном спокойствии, они постарались бы избавиться от чести предоставить кров леди Элинор, ибо в
характере последней черты благородные и привлекательные соединялись с
неслыханным высокомерием и надменным сознанием собственного превосходства: она так гордилась своим происхождением и наружностью, что даже не пыталась
скрывать этого. Судя по многочисленным дошедшим до нас толкам, поведение
леди Элинор граничило чуть ли не с мономанией; будь ее поступки совершенно
здравыми, оставалось только ждать, что провидение рано или поздно жестоко
покарает столь непомерную гордыню. Так или иначе, оттенок таинственности, окрашивающий полузабытые легенды, связанные с ее именем, еще более
способствовал странному впечатлению, которое произвела рассказанная в тот
вечер история.
Корабль, доставивший леди Элинор, бросил якорь в Ньюпорте. откуда она
проследовала в Бостон в губернаторской карете, под охраной небольшой свиты
из шести всадников. На пути через Корнхилл тяжелый громыхающий экипаж, запряженный четверкой вороных, привлекал всеобщее внимание; не меньшее
любопытство возбуждали гарцующие скакуны и блестящие кавалеры; их шпаги
свешивались до самого стремени, а за поясами торчали пистолеты в кобуре. С
дороги сквозь большие стекла кареты можно было различить силуэт леди Элинор, у которой царственная величавость осанки удивительным образом сочеталась с
нежной прелестью совсем еще юной девушки. Среди местных дам некоторое время
ходил фантастический рассказ о том, что их прекрасная соперница якобы
обязана своим неотразимым очарованием некоей мантилье, вышитой искуснейшей
рукодельницей Лондона и таящей в себе магические силы. Как бы то ни было, в
день своего приезда леди Элинор обошлась без всякого волшебства - она была
одета в бархатный дорожный костюм, который показался бы стесняющим и
неизящным на любой другой фигуре.
Кучер натянул вожжи, и карета, а за нею и вся кавалькада остановилась
перед кованой узорчатой оградой, отделявшей Губернаторский дом от остальной
части улицы. Случилось так, что именно в этот момент колокол Старой Южной
церкви ударил к похоронной службе; и таким образом, вместо радостного звона, которым обычно знаменовалось прибытие именитого гостя, леди Элинор встретил
погребальный гул, словно возвещавший о том, что вместе с нею на землю Новой
Англии пришла беда.
- Какая неучтивость! - воскликнул капитан Лэнгфорд, английский офицер, доставивший незадолго перед тем депешу губернатору. - Следовало бы
повременить с похоронами и не омрачать приезд леди Элинор столь неподходящим
приветствием.
- С вашего позволения, сэр, - возразил доктор Кларк, местный врач и
ярый приверженец народной партии, - что бы там ни говорили
церемониймейстеры, первым должен пройти мертвый нищий, даже если он
оттесняет назад живую королеву. Смерть дарует неоспоримые привилегии.
Такими замечаниями обменялись эти два джентльмена, ожидая, пока
расчистится путь через толпу, сгрудившуюся по обе стороны от ворот
Губернаторского дома, так что свободным оставался лишь узкий коридор от
кареты до парадного входа. Чернокожий лакей в ливрее соскочил с запяток и
распахнул дверцу как раз в тот момент, когда губернатор Шют, спустившись с
крыльца своей резиденции, приготовился было подать руку леди Элинор, чтобы