схватил свой посох за середину и поднял его, точно жезл вождя.
- Остановитесь! - вскричал он.
Взгляд, лицо и повелительный жест, торжественное и в то же время
грозное звучание голоса, созданного, чтобы устрашить врага на поле битвы или
возноситься в молитве к небу, исполнены были неотразимой силы. По слову
старца и движению его простертой руки дробь барабана смолкла, и ряды солдат
замерли на месте. Восторженный трепет охватил толпу. Этот величавый лик, сочетавший в себе вождя и святого, эти седины, эти полускрытые вечерней
мглой черты, эта старинная одежда могли принадлежать лишь какому-нибудь
древнему поборнику правого дела, которого барабан притеснителя заставил
встать из могилы. Народ разразился ликующими и благоговейными возгласами, веря, что час освобождения Новой Англии наступил.
Губернатор и его свита, столкнувшись со столь неожиданным препятствием, поспешили вперед, словно хотели пустить хрипящих и испуганных коней прямо на
седовласого пришельца. Старик, однако, не отступил ни на шаг, но, обведя
всадников строгим взглядом, остановил его на сэре Эдмунде Эндросе. Казалось, что именно ему, этому безвестному человеку, принадлежит здесь верховная
власть и что для губернатора и советников с их военным эскортом, представляющих все могущество британской короны, нет иного выхода, нежели
повиновение.
- Что нужно здесь этому старику? - гневно вскричал Эдуард Рэндолф. - К
чему медлить, сэр Эдмунд! Прикажите солдатам идти вперед и предоставьте этой
развалине тот же выбор, который вы предоставляете всем его
соотечественникам, - отойти в сторону или быть раздавленным!
- Нет, нет! Окажем почтение доброму дедушке, - со смехом сказал
Булливант. - Разве вы не видите, что это какая-то важная особа из
круглоголовых, которая проспала последние тридцать лет и не знает о том, что
времена изменились. Без сомнения, он собирается сразить нас воззванием от
имени старого Нола.
- В уме ли ты, старик? - спросил сэр Эдмунд Эндрос громким и резким
голосом. - Как смеешь ты останавливать губернатора, назначенного королем
Иаковом?
- Случалось, что я останавливал и самого короля, - возразил старец
строго и с достоинством. - Я потому здесь, губернатор, что вопли угнетенного
народа достигли моей тайной обители, и господь, вняв моим смиренным мольбам, дал мне вновь явиться на землю ради защиты правого дела во славу его святых.
Но кто тут говорит об Иакове? На троне Англии нет больше папистского тирана, и завтра в полдень имя его станет бранной кличкой в том самом городе, где в
ваших устах оно было угрозой. Прочь, ты, что был губернатором, прочь!
Наступает последняя ночь твоей власти. Завтра - тюрьма! Прочь, или я
предреку тебе казнь!
Народ подступал все ближе и ближе, жадно ловя слова своего заступника.
Речь его звучала странно и необычно, словно он привык говорить с теми, кого
давно уже не было в живых. Но голос его проникал в души стоявших позади. Они
смело глядели теперь в лицо солдатам, они уже не были безоружны, в них зрела
готовность самые камни мостовой превратить в смертоносное оружие. Сэр Эдмунд
Эндрос посмотрел на старика; потом перевел свои злобный и жестокий взгляд на
толпу, почуяв в ней то грозное пламя гнева, которое одинаково трудно возжечь
и угасить, и снова устремил глаза на фигуру старца, одиноко стоявшего
посреди свободного пространства, куда не смел вступить ни друг, ни враг.
Какие мысли тревожили его в этот миг - он не выдал ни единым словом, но
достоверно одно: то ли устрашенный взглядом Седого заступника, то ли
опасностью, которой грозил ему воинственный дух толпы, он повернул назад и
отдал солдатам приказ начать медленное и осторожное отступление. Солнце еще
не успело сесть в другой раз, как губернатор и все, так горделиво ехавшие с
ним рядом, оказались в тюрьме, и задолго до получения вести о том, что
король Иаков отрекся, по всей Новой Англии королем был провозглашен
Вильгельм.
Но куда же девался Седой заступник? Одни рассказывали, что когда войска
покинули Королевскую улицу и народ шумной толпой устремился им вслед, видели, как Брэдстрит, престарелый губернатор, обнимал старца, еще более
древнего, нежели он сам. Другие настойчиво утверждали, что незнакомец
растаял у них на глазах, постепенно растворился в сумеречной мгле, и там, где он недавно стоял, изумляя их своим благородным величием, снова стало
пусто: но все сошлись на одном - что он исчез. Долго еще ждали люди того
поколения, не появится ли вновь в сумерках или в сиянии солнца седобородый
старец, но никто его больше не видел и не узнал, когда и где сошел он в
могилу.
Кто же был Седой заступник? Быть может, имя его можно найти в записях
того строгого судилища, которое вынесло приговор, чрезмерный для своего
времени, но прославленный в веках, ибо то был урок смирения для монархов и
возвышающий пример для их подданных? Я слышал, будто старец появляется
всякий раз, когда потомкам пуритан должно явить величие духа, некогда
свойственное их отважным предкам. Восемьдесят лет спустя он вновь прошел по
Королевской улице. Еще через пять лет, мглистым апрельским утром, он стоял
перед молитвенным домом в Лексингтоне, там, где теперь гранитный обелиск и
вделанная в него доска напоминают прохожим о первых жертвах революции. А
когда наши отцы трудились у бруствера на Банкер-хилле, старый воин всю ночь
ходил там дозором. Дай бог, чтобы ему долго-долго не пришлось явиться среди
нас! Его час - час испытания, опасности и мрака. Но если только станет
грозить нам тирания или нога захватчика осквернит нашу землю, Седой
заступник снова будет с нами, ибо он есть воплощение наследственного духа
Новой Англии, и таинственное его появление в роковой час - порука тому, что
сыны Новой Англии сумеют быть достойными своих предков.
Перевод Е. Калашниковой
Натаниэль Хоторн. Сокровище Питера Голдтуэйта
- Итак, Питер, вы не желаете даже обсудить это дело, - сказал мистер
Джон Браун, застегивая сюртук, плотно облегавший его дородную фигуру, и
натягивая перчатки. - Вы решительно отказываетесь отдать мне этот старый, нелепый дом вместе с прилегающим к нему участком за названную мной цену?
- Ни за эту, ни даже за втрое большую, - отвечал изможденный, седой и
бедно одетый Питер Голдтуэйт. - Дело в том, мистер Браун, что вам нужно
подыскать себе другое место для вашего кирпичного строения и примириться с
тем, что мое имущество останется у своего нынешнего владельца. Будущим летом
я собираюсь выстроить новый, великолепный дом на фундаменте старого.
- Эх, Питер, - вскричал мистер Браун, открывая дверь в кухню, - строили
бы вы ваши замки в воздухе - там участки дешевле, чем на земле, не говоря
уже о цене на кирпич и известь! Для ваших зданий это достаточно прочный
фундамент, а вот тот, что под нами, - это как раз то, что нужно для моего, и
на этом мы оба можем сговориться. Ну как? Что вы на это скажете?
- Да то же, что и раньше, мистер Браун, - отвечал Питер Голдтуэйт. - А
что до замков в воздухе, то мое здание, может, и не будет таким
великолепным, как они, но, вероятно, будет таким же прочным, мистер Браун, как и то почтенное кирпичное сооружение с мануфактурным складом, портновской
мастерской и банковским помещением внизу и с адвокатской конторой во втором
этаже, которое вам так хочется построить вместо моего.
- Ну, а расходы, Питер? А? - спросил несколько раздраженно мистер
Браун, уходя. - Их, я полагаю, сейчас же покроет чек, выписанный на “Банк
мыльных пузырей” ?
Джон Браун и Питер Голдтуэйт были оба известны в торговом мире двадцать
или тридцать лет назад как представители фирмы “Голдтуэйт и Браун”, однако