Пока прибывали обозы, да разворачивало стан Илюхино воинство, он ни мгновенья спокойного не имел. Все принять, всех обустроить, припасы и товары разгрузить и сложить в заранее для того построенные амбары, в церкви монастырской помолиться, с настоятелем перемолвиться…
Настоятель же в чувствах двояких пребывал: с одной стороны, с Илюхиным обозом к нему пришло два десятка иноков, средь них трое выучеников Спас-Андрониковской школы. А еще сотни полторы человек на поселение, по большей части в светские братья, Ставру под начало. С другой же всех надлежало разместить, обиходить, каждого к делу по способностям приставить.
— Ох, Илья Гаврилович, сколико нагрузил обитель государь, — вздохнул игумен.
— Грех жаловаться, авва, — наружно не показал Илюха, но внутри то ли удивился, то ли возрадовался, что повеличали его с отчеством. — Землицы да тоней рыбных монастырю приписано. И так скажу, урок государев сполняйте, в чести и прибытке будете.
Но ушлый игумен все стенал и выбил-таки постройку новой церкви — дескать, народишку зело прибавилось, так что пока рабочие руки есть…
Церковь рубили яро и весело, припасенного леса по всем прикидкам хватало, а Ставрос увлек Илюху смотреть лодейное поле. Среди кораблей, стружки, досок и канатов Ставрос ходил гоголем, смотрел гордо — совсем ожил при море, не сравнить с тем греком, что некогда волков испугался.
Лодьи у берега стояли непривычные — о двух мачтах, огромные, как рыба-кит, что пророка Иону проглотила.
— А там что ж пусто? — указал Илюха на отдельный вымол, выдвинутый в море на сваях.
— То мы по государеву указу для англицких немцев сработали.
— Приходили? — ахнул Головня.
— Пока нет, ждем.
— А почему наособицу?
— Так наши-то лодьи плоскодонны, — незнамо откуда вывернулся Елисей Груздь, — к любому берегу пристанут, а коли льдом затирает, так и вытащить недолга.
— У немцев корабли килевые, как у нас, на Месогийос Таласса, то есть Междуземном море, — объяснил Ставрос, — таким место поглубже надобно. Вот как в государевой грамотке написано, так и сработали.
Корабельщик и рыбацкий староста еще долго объясняли сухопуту Илюхе, ходившему большой водой только при побеге из Ферары, как на разных морях корабли по-разному делают. Как здешние лодьи и кочи не гвоздем шьют, а вяжут деревянной веревкой-вицей, что крепка, дешева и не гниет. И что корабль, годный для плавания на полудне, здесь, на полночи, неминуемо сгинет.
— Так что же, англяне не дойдут?
— Отчего же, коли они в мурманы ходят, то и сюда дойдут, лишь бы льда не встретили.
Половину своих Илюха оставил у монастыря, а с другой половиной, на новопостроенных лодьях под водительством Елисея готовился к отходу. Гладко не вышло — в последний момент примчался с котомкой отче Пахомий, сложивший некогда «Сказание о Казанском взятии», и чуть ли не в ноги Головне бухнулся.
Илюха подумал было, что инок желает отправиться на Москву, но нет, совсем наоборот — Пахомий упрашивал взять его с собой, желая подвига духовного. Отец-настоятель, застигший его за просьбами, еле-еле уступил грамотного монаха и то, потому лишь, что выученики андрониковские Пахомия заменили.
Остались на берегу монастырь, амбары, избы, негустая толпа провожающих. Махнули яловцом с раската крепости, где поверху, вдоль заботливо укрытых пушек прохаживался караульный, ударила в скулу волна дышучего моря и уже через полчаса Илюха спросил Елисея:
— Сколь нам идти?
— Тудотка за седмицу всяко поспеем, а коли ветер попутный, то и в три дни добежим.
Стольник тяжко вздохнул, утешаясь лишь тем, что дорога лежала все время вдоль берега — чай, не теплое море меж Италией и страной хорватян, здешнее холодней и опасней.
Малые облака на виднокрае все росли и росли, волны украсились пенными шапчонками, натянуло дождь и ветер. Тяжело груженые лодьи и кочи на ветру вдруг будто обрели крылья, вздули паруса и понеслись под скрип мачт.
— Не потопнем?
— Почто? — удивился Елисей. — Добрая погода, а молиться надо, коли буря-падера, тогда все в руце Божьей.
— А как знать, буря али нет?
— Примет множество, — пустился в объяснения Елисей и к нему поближе подсели еще сухопуты. — Вечор на закате небо красным горело, а с утра мгла тонкая упала, оттого и вышли спокойно. А вот коли воздух чист, прозрачен, до самого окоема все видать, да ветер все шибче, тогда что есть сил к берегу надо торопиться, укрытие искать. Мы так завсегда ходим, и вы не сумуйте, живы будем — не помрем!